– Так я сразу про уговор, ваше благородие. За червонец сговорились.
– Какой еще червонец? – решил вмешаться Говоруха.
– А красненький, – почуяв мужицким нутром, что начальство – все-таки не франтоватый жандарм, а вот этот мужчина в штатском средних лет, Багров развернулся к нему. – У нас тут мужики за так не нанимаются покойников возить. Верно, Ваньша?
Один из даниловских мужиков, призванных Матвеем в свидетели, степенно кивнул, подтверждая правоту слов старшого. После чего неспешно надел шапку. Тут же с другой стороны зашипело, вспыхнул магний – полицейский фотограф сделал фотографический снимок убитого бандита. Говоруха обреченно вздохнул. Заводиться со строптивыми даниловскими крестьянами у начальника сыскной полиции сейчас не было особого желания. Как, впрочем, и лишнего времени.
– Ладно! – буркнул он. – Подрядились трупы грузить – грузите. Только шибче! Вон, того берите сперва! Шевелитесь, пока начальство не приехало…
Распоряжение Говорухи касалось убитого, лежавшего отдельно от других и от дороги, за деревьями в тайге. Убедившись, что верно понят, начальник сыскной полиции потерял к мужикам интерес и отвернулся. Воспользовавшись моментом, усатый грузный жандарм Свиридов показал Багрову кулак. Тот, пожав крепкими плечами, так же неспешно, со всей деревенской обстоятельностью, направился к рыжему – Матвей узнал своего давешнего знакомца и даже погоревал немного. Вишь, какая судьба: от Медведь-горы живым дошел, а тут на ровной дороге смерть отыскал.
Говоруху же от возни полицейских и новоявленной похоронной команды отвлекло появление на горизонте запряженной коляски. Не пронесло, как втайне надеялся ротмистр: к месту происшествия поспешал сам красноярский обер-полицмейстер, Савелий Кузьмич Воинов. И хотя главный полицейский чин, ответственный за порядок в городе, формально не был непосредственным начальством Амелина, влияние обер-полицмейстер в Красноярске имел огромное. Он не только находился на короткой ноге с покойным батюшкой Кирилла Самсонова, достигшего в Петрограде за малое время больших высот, но даже приходился ему каким-то дальним родственником. Как говорят о таких, седьмая вода на киселе. Однако даже городскому голове не дано иметь в дальних родственниках Самсонова, человека, для которого в Красноярске невозможного нет, а в Енисейской губернии – очень мало.
Потому с Воиновым здесь предпочитали не ссориться. И как раз сейчас под горячую руку обер-полицмейстера мог попасть кто угодно. Последствия тут непредсказуемы.
Когда коляска остановилась у самого оцепления, жандармы расступились, собираясь пропустить ее. Но Воинов жестом велел сидевшему на козлах вознице остановиться здесь, мельком глянул на подбежавшего Говоруху, сходить не спешил. Достал из нагрудного кармана мундира большой клетчатый платок, снял фуражку, вытер сперва лоб, после – всю голову, на которой осталось немного волос, затем трубно, не совсем подобающим образом высморкался, задумчиво смял платок, швырнул на землю. Только потом обвел присутствующих тяжелым взглядом, остановил его на Говорухе.
– Как прикажете понимать? – спросил он негромко и тут же перестал сдерживаться – рявкнул: – Как понимать прикажете, сволочи?! Снова трупы? И где – у самого города Красноярска, на подотчетной мне территории? На проезжем тракте!!! Доигрался, господин Говоруха! Ты у меня в двадцать четыре часа сделаешься бывшим начальником сыскной полиции!!!
От его крика даже даниловские мужики перестали грузить на подводы мертвые тела. Ох, и лют, видать, барин…
– Воля ваша, ваше превосходительство! – Говоруха сам удивился своему спокойствию. – Прикажете – пойду служить государю императору городовым. Только мое дело – полицейская операция, стратегия-с. А жандармы в нужный момент замешкались!
Здесь Михаил Савельевич был во всеоружии. Вчера усиленный наряд конной жандармерии вместе с переодетыми полицейскими старательно сопровождал по этой же дороге до города ложный обоз. О том, что настоящий пойдет следом, с малой охраной, знали очень немногие. Полиция строила расчет на том, что банда Рогожина, за которой в здешних краях давно гонялись, пропустит второй обоз либо вообще не придаст ему значения, ведь намедни с помпой прошел тот, другой, усиленно охраняемый. А день за днем золото с казенного прииска не возят. И все-таки ротмистр Амелин со своими жандармами должны были подстраховать обозных, встретить с полдороги. Но жандармы замешкались.
– Какого же вы черта, ротмистр! – Воинов повернулся к побледневшему офицеру всем корпусом. – Или скажете, оговор? Полицейские мои во всем виноваты?
Зная нрав обер-полицмейстера, а также прекрасно понимая, что сейчас тот ищет виноватого, Амелин благоразумно не вступил в полемику. Вместо этого доложил:
– Убитый опознан. Демьян Савельев, два месяца назад сбежал с каторги вместе с Рогожиным.
– Это подтверждает мои предположения, ваше превосходительство! – теперь Говоруха сделал полшага вперед. – Все-таки Федьку ловим, никого другого. А такого кузьму я и сам возьму. Брали ведь уже, знаем связи его да повадки.
Воинов вздохнул, но уже не так тяжело. Судя по всему, первый прилив гнева миновал. Да и к чему головы рубить, раз все уже случилось? К тому же нет худа без добра: только вот пару месяцев как вынужден был докладывать о побеге с каторги особо опасного преступника, душегуба Федора Рогожина, поимку которого красноярский полицейский департамент в минувшем году приписал себе в успехи. Теперь вот есть основания доложитьвыше: след беглеца взят, тут он, в родных местах, далеко не убежит, обложим, как волка…
Его превосходительство собрался было даже озвучить свои мысли, начать давать указания. Но и его, и остальных, сгрудившихся вокруг его коляски, вдруг привлек громкий и удивленный окрик:
– Э, слышь, ваше благородие! Этот, кажись, живой!
Кричал Матвей Багров, склонившийся над своим рыжим знакомцем. Говоруха бросился в ту сторону первый, грубовато оттолкнув какого-то своего подчиненного в штатском. За ним поспешил ротмистр Амелин, следом широко шагал сам Воинов, на удивление ловко спрыгнув со своей коляски.
Все-таки начальник сыскной полиции подбежал первым, отпихнул теперь уже Матвея, упал перед рыжим на колени, схватил лежащего за плечи, встряхнул. Незнакомец, которого Багров уже успел перевернуть на спину, смотрел на Говоруху затянутыми мутной пеленой глазами, и Михаил Савельевич громко выдохнул – он за свою службу много раз натыкался на такой взгляд. Перед ним на весенней земле лежал умирающий человек, которому жить осталось считанные минуты. И все-таки рыжий что-то говорил, отрывисто и хрипло выплевывая слова и елозя окровавленной рукой по боку грязной кожаной сумки.
Слова произносил отчетливо.
Не по-русски.
– Чего? – уже не церемонясь, Говоруха снова встряхнул рыжего, будто от этого умирающий сможет заговорить на более понятном языке.
– Английский, – услышал он над собой.
Повернув голову, Говоруха взглянул на торжествующего ротмистра.
– Кто – английский? – и тут же понял: более глупого вопроса давно никому не задавал.
