– Становь пулемёт! Живо! – закричал старшина Нелюбин пулемётчикам.
Те уже залегли за «максимом», и через несколько секунд в сторону позиции немецкой зенитки ушла трасса. Бойцы палили из винтовок и с жадным злорадством наблюдали, как пулемётная трасса подбирает разбегавшихся немцев. Одного за другим. Пулемётчики во взводе старшины Нелюбина оказались опытными.
Вошли в деревню. Стали прочёсывать двор за двором. В сенном сарае, откуда только что стрелял пулемёт, нашли двоих немцев. Те стояли у задней стены, тяжело дыша и затравленно глядя по сторонам. Один из них, постарше, что-то сказал, и немцы тут же торопливо бросили под ноги винтовки и подняли руки.
– Тихо, тихо, ребятушки! Этих – берём! – пытался остановить бойцов старшина. – Это не пулемётчики!
Да где там? Бронебойщик первым кинулся вперёд и вонзил свой штык в живот одного из немцев. На другого тоже накинулись и забили прикладами.
– Вы что?! Озверели! – кричал старшина, растаскивая своих бойцов и чувствуя, что взвод выходит из повиновения.
– Отойди, старшина! – рычал бронебойщик.
Кто-то из артиллеристов оттолкнул его и замахнулся прикладом:
– Это им за Глотова!
– За танкистов!
Старшина на четвереньках выполз из сарая, сунул в рот горсть снега.
– Господи, господи… – шептал он.
Бой вскоре утих. Прибежал старший лейтенант. Заглянул в сарай. Увидел старшину, засмеялся:
– Живой, взводный?
– Живой. Одного потеряли. И танк наш сгорел. И звери мои… пленных покололи.
– Правильно сделали, – сказал старший лейтенант и снова нервно засмеялся: – Не до пленных сейчас. Слушай приказ: место сосредоточения – вон та лощина в ракитнике. Видишь? Атакуем вдоль неё направлением на соседнее село.
«Тридцатьчетвёрки» уже выходили на исходные. И в это время вдоль горящих дворов заскользили лыжники в белых маскхалатах. Это наконец подошёл лыжный батальон, который и должен был вместе с «тридцатьчетвёрками» атаковать деревню, но опаздывал с выходом на исходные, и потому в десант сунули сводную роту, набранную из остатков растрёпанных частей.
– Смотри, лыжники-то все с автоматами, – с восхищением смотрели на них бойцы старшины Нелюбина.
– Ну, эти им дадут сейчас!
– И «самовары» волокут, – заметили миномётчики.
Лыжники ушли вперёд, вслед за танками. Бойцы старшины Нелюбина месили снег в танковой борозде. Вскоре они услышали, как за перелеском, куда уходил след «тридцатьчетвёрки», загрохотало. Но, пока они миновали лощину, потом молоденький осинник и выбрались в поле, за которым виднелась деревня, дворы уже горели, а в дальнем конце, в старом парке, на кладбище, лыжники добивали из миномётов окружённых немцев. Там слышались автоматные очереди и матюги атакующих. Изредка их разрубала торопливая стрельба немецких пулемётов. Но снова лопались две-три гранаты, и всё тонуло в автоматных очередях и крике лыжников, которые, видать, ни в какую не хотели выпускать окружённых с кладбища. А те не хотели сдаваться.
Вот это, ёктыть, война, думал старшина, вытягивая шею и подтыкая под каску подшлемник, чтобы освободить ухо и понять, что там делается и чья берёт. Ребята какие злые стали, даже ему чуть голову не проломили, когда он хотел было заступиться за тех двоих пленных в сеннике… Такая война старшине Нелюбину нравилась. А кухня их ещё догонит. Главное теперь – не отбиться от войска. И он побежал вперёд и, щупая в карманах ватных штанов гранаты, целы ли, на месте ль его артиллерия, скомандовал:
– Шир-шаг!
В деревне между дворами стояли «тридцатьчетвёрки» и время от времени стреляли в сторону кладбища. В проулке горел немецкий танк. На снегу чернели трупы танкистов. «Тридцатьчетвёрки» стреляли всё реже и реже. И вскоре на кладбище затихло. Оттуда лыжники привели троих пленных. Все трое были ранены, некоторые по нескольку раз, и, видимо, контужены. У одного судорожно моталась голова, и немец пытался придерживать её чёрными от копоти руками, но руки тоже тряслись, и у него ничего не получалось.
– И чего их повели, – раздувая ноздри и будто принюхиваясь к чужим враждебным запахам, сказал бронебойщик. – Поставили бы к берёзке. Вон какая берёзка стоит-пропадает!
– Дурак ты, бронебой, – сказал ему артиллерист. – Его сперва допросить надо. А к берёзке поставить ещё успеется. За пленных, если они много знают и ценные сведения передадут, лыжники ордена получат. Понял?
– А зачем же мы своих побили?
– Так ты же, бронебой, первый со штыком кинулся.
Бронебойщик как-то болезненно и зло засмеялся сквозь зубы и сказал:
– А мне орден ни к чему. Попадись мне ещё, я и его…
И тут по деревне пронеслось:
– Кухня приехала!
– Жратва прибыла, братцы!
– Готовь котелки!
Старшина Нелюбин тут же приказал своему личному составу разойтись и собрать у убитых котелки. Через полчаса, отстоя в очереди, они совали кашевару свои посудины и говорили:
– Мне и товарищу.
Когда подошёл со вторым котелком седьмой, кашевар возмущённо спросил:
– И ты – себе и товарищу? А ну-ка покажь, где твой товарищ?
– Там.
– Как его фамилия?
– Калинкин, – без запинки ответил седьмой и вдруг рявкнул на кашевара, как в бою на свой взвод: – Накладывай, морда! Знай своё дело! Взвод четвёртые сутки из боя не выходит! А тебя, ёктыть, я первый раз на передовой вижу!
Собрались потом под той самой берёзой, которую за что-то так невзлюбил бронебойщик. Весело, наперебой и на разные лады застучали ложки по котелкам.
– Ешьте, ребятушки, ешьте хороше́й, – приговаривал старшина Нелюбин, по обыкновению, обходя своих бойцов. – Поспать-то нынче, может, и не придётся. Котелки не бросать. Прибрать в сидора. Ещё пригодятся. Война не кончилась.
И это его «война не кончилась» вызвало ответную благодарную улыбку бойцов. Хотя говорил он о невесёлом.
Глава двенадцатая
Командарм вспомнил, где видел этого пожилого старшину. В госпитале. Пулевое ранение в грудь. Три или четыре пули. Старшину привезли, кажется, из-под Медыни или Боровска.
– Майор, – сказал он адъютанту, – помните старшину в лесу? Обязательно разыщите его.
И тут же – генералу Кондратьеву:
– Александр Кондратьевич, мне кажется, противник отходит. Оставляет заслоны и отходит по всему фронту. Надо преследовать его и бить на марше. Каждая дивизия должна сформировать ударную группу. Усильте их танками резерва и атакуйте. Бросайте вперёд лыжные батальоны. Перехватывать, останавливать и уничтожать изолированно!
– Лыжные батальоны запаздывают. А те, которые прибыли, не выходят из боя.
