Странные речи произносил подполковник.
– А вы сами-то не из господ? – спросил Воронцов, понимая минуту откровения, которая случается нечасто.
– Мой отец был инженером. Специалист по строительству мостов и дорог. Мама учительствовала в земской школе. Прислугу не держали. Всё успевали делать сами. Вот и судите, из каковских я происхожу. Старший лейтенант Верегов был из классических пролетариев. Отец, кажется, в депо работал. Мать – на ткацкой фабрике. А видите, как повернулось… Старший лейтенант Верегов, который храбро дрался на Десне и был одним из лучших ротных командиров в полку, вступил в ряды врага, – Турчин вздохнул и начал раскладывать на столешнице перед керосиновой лампой части разобранного пистолета. – Кто знает, возможно, когда к твоему лбу приставят дуло, которое смердит свежим пороховым дымом, ты и сам в себе почувствуешь далеко не того человека, кем был все предыдущие годы. Кто знает, кто знает…
– Владимир Максимович, зачем вы всё это мне говорите?
– Слушайте. Просто слушайте. Я же не тяну вас за язык. Слушайте и помалкивайте, если даже что-то вам может показаться оскорбительным для ваших убеждений. К тому же, надо заметить, нас никто посторонний не слышит. Отчего же не поговорить? Беседа, знаете ли, преприятное удовольствие. Когда тебя понимают. Или хотя бы стремятся понять. Я хочу понять вас. Вы, возможно, хотите что-то понять во мне. Так приходит понимание не просто человека человеком, а чего-то большего, что яснее открывается с годами. Но свои годы надо ещё прожить. А у человека, который рядом и которому доверяешь, можно позаимствовать пережитое им. Правда, для этого необходимо некоторое усилие над собой – избавиться от собственного эгоизма, от гордыни, которая стоит преградой. А это непросто…
Да, слушать подполковника было интересно. Чем-то он походил на деда Евсея, чем-то на отца, а чем-то на школьного учителя.
– А скажите, где вы так ловко научились стрелять? И ловко, и метко. Я, честно говоря, не видел, как вы стреляли. Я думал, что и Дорофеев выпустил все свои патроны. Но я видел результат. Три выстрела – три попадания. Это же какие навыки надо иметь!
– Пять выстрелов, – уточнил Турчин. – Я стрелял пять раз. Истратил пять патронов. В одного стрелял трижды.
– В которого?
– В Кузьму, – и Турчин задумчиво покачал головой: – Странное дело. До этого мне не приходилось стрелять из пистолета в людей. И вот… Но врагом оказались свои, русские люди.
– Какие же они русские, когда немцам продались.
– Вы молоды. И вам пока всё ясно. И это хорошо, – Турчин вздохнул, перемолчал несколько необходимых для него секунд. – А стрелять меня научил отец.
– Инженер-дорожник?
– Представьте себе. Однажды в Крыму он приобрёл старинный револьвер системы Смита и Вессона. Тяжёлый, с хорошим боем. Одного действия. С выбрасыванием стреляных гильз. Только заряжай! Каучуковая ручка. Длина ствола – шесть дюймов. Очень сильный и верный бой. Был он, знаете, не воронёный, как наше, как обычное оружие, а какого-то синего цвета. Как уж отец доставал к нему патроны, не знаю. Пистолет-то редкий. В подвале нашего дома мы оборудовали тир и стреляли почти ежедневно. Отец мне всегда говорил: сынок, наступил жестокий век, которым будут управлять револьвер системы Нагана и пулемёт системы Максима. Потом, в школе прапорщиков, в Телави, своё образование по части стрельбы из револьвера я продолжил. Там, среди юнкеров, существовало своего рода состязание. И я стрелял, как говорят теперь, на спор. Ставки бывали довольно высокими. В итоге у меня всегда были хорошие папиросы и даже денежки на мелкие карманные расходы. Эти нетрудовые доходы, знаете ли, весело грели кровь. А потом был германский фронт. Развал армии. Позор. Между прочим, очень похожий на тот драп, который происходил летом. И вот началась другая война. Очередная. Когда мне, уже на фронте, вручили вот этот ТТ, я понял, что в руках у меня грозное оружие ближнего боя. Воин должен любить своё оружие. Я ведь вижу, как вы относитесь к своей винтовке. Но как-нибудь я вам всё же дам несколько уроков владения пистолетом. Винтовка – совсем другое… Вы – командир. И вам придётся воевать вот этим, – Турчин постучал указательным пальцем по лбу. – В крайнем случае – вот этим. – И он ловко вставил в паз вычищенный и смазанный лёгкой смазкой затвор и передёрнул его. – Хотя противника, как вам известно, особенно наступающего, надобно держать на расстоянии.
– Точно такая же СВТ у меня была в училище.
– А видели бы вы, как радовался Кудряшов, когда раздобыл себе кавалерийский карабин!
– Оружия у нас пока не хватает. Надо на днях снова сходить в тот лес, к траншее.
– Я думаю, что за деревней необходимо установить наблюдение. Немцы и казаки скоро хватятся своих, начнут искать. Вот что сейчас самое важное.
– Да, бой-то мы провели хорошо. Без потерь. Но всю деревню в лес не уведёшь. И если они решат наказать именно деревню, то мы ничем не сможем помочь людям.
– Бросать своих в беде мы ведь тоже не могли. Может, стоит попытаться отвести их внимание от района Прудков? Помните, вы говорили о шоссе, которое проходит километрах в десяти отсюда на восток? Снова зайти с восточной стороны и оттуда обстрелять какую-нибудь колонну. Для этого понадобится группа надёжных людей.
– И хороших стрелков вроде вас, товарищ подполковник.
Турчин оглянулся:
– Я же просил вас не называть меня так.
– Вы думаете, ваша принадлежность к старшему офицерству всё ещё секрет в отряде? Вы ведь и мыслите как командир, и рассуждаете не как простой боец. В вас слишком много опыта и знания военного дела, чтобы роль рядового бойца удалась вам вполне. Даже казак на дороге принял вас за комиссара.
– Он принял меня за жида, – и Турчин засмеялся и тут же сказал уже серьёзно: – Что ж, я готов возглавить группу. А вы оставайтесь охранять базу и деревню. Мне понадобится человек, который хорошо знает маршрут. Кудряшова отпустите со мной?
– И он, и Губан пойдут с вами. Возьмите Артиллериста и ещё двоих из своей группы. Лучшим стрелкам надо дать винтовки. Остальным – гранаты. Если будет погоня, уходите в сторону фронта. И первую ночь вам придётся переночевать в лесу. Возьмите сухарей и по банке тушёнки на человека.
После полуночи группа Турчина ушла на задание. Они встали на лыжи и, ступая след в след, направились на яркую звезду, сиявшую на юго-восточной стороне глубокого неба.
Воронцов шёл замыкающим. Когда выбрались из лесу, он резко повернул вдоль опушки и заскользил под уклон в сторону вырубок. Группа Турчина вскоре исчезла из виду. Там, куда она ушла, вспыхивали зарницы далёкой канонады.
Глава шестнадцатая
Ни пешая, ни конная разведка пересечь линию фронта и углубиться в расположение противника в эти дни не смогла. Только в полосе действий 1291-го полка, где продолжалась неразбериха, ещё существовала надежда на удачный поиск. В лесах войска перемешались. Где немцы, где свои, не разобрать. Вот этой-то суматохой и успели воспользоваться несколько разведгрупп. Однако дальше расположения самого полка, окружённого в мелколесье и прижатого к обширному болоту у развилки дорог, продвинуться не удалось и им. Немцы выставили заслоны и посты, пулемётчики с радиостанциями контролировали все возможные направления. Прорыв 1291-го полка, по всей вероятности, вызвал бурю в немецких штабах. И вот теперь гнев генералов должны были погасить своими успешными действиями подчинённые им солдаты. Но какие могли быть успехи у усталых батальонов, в которых едва насчитывалось до роты солдат и офицеров? Какие успехи могли быть в двадцатиградусную русскую стужу, когда земля промёрзла на полметра, а солдаты обуты в сапоги, подошвы которых наполовину сделаны из металла? Какие успехи могут быть, когда русские постоянно подбрасывают из тыла новые и новые подразделения лыжников, одетых в тёплые ватные штаны и овечьи полушубки, и вооружены те маршевые батальоны не винтовками старого образца, а новенькими автоматами ППШ и на каждое отделение имеют ручной пулемёт и достаточное количество патронов?
