– Прости, долго с тобою я побыть не могу, – сказала она и прильнула к нему всем своим худеньким гибким телом. – Поправляйся скорее, Ваня.
– Береги себя, Наташа, – ответил он.
– Со мною ничего не случится.
Почему она так сказала? Потому что всегда беспокоилась за него. Это у него каждый день – полёты, прыжки, риск. Она привыкла к тому, что в опасности всегда он. Но ведь теперь – война. И война всё изменила. Он мужчина, солдат, а солдату на войне всегда легче.
Жена вскоре ушла, оставив ему вещмешок, в котором было аккуратно сложено его обмундирование, запасной комплект белья, документы и пистолет ТТ с запасной обоймой.
В тот же вечер в палату принесли раненого лётчика. Майор служил в 122-м истребительном авиаполку.
– Плохо дело, капитан, – сказал лётчик. – Мои ребята делают по шесть-семь вылетов в день. Многих уже потеряли. Какие соколы были! «Мессеры» атакуют целыми стаями. Я сбил двоих! А третий в это время зашёл в хвост… Машина сгорела, а я, видишь, уже тоже не боец…
Больше они в тот вечер с майором не разговаривали. Настроение у обеих было подавленное. О чём они могли разговаривать?
На другой день началась эвакуация. Значит, поняли они, дела становились совсем плохи. Он ждал, что вот-вот за ним придёт Наташа. Тогда они вместе попытаются что-то предпринять. Она не пришла. Начал искать машину, чтобы вывезти раненого майора. Сам идти тот не мог. Персонал госпиталя сразу, как только началась паника, куда-то исчез. Ни транспорта, ни даже носилок.
Старчак ещё утром переоделся. В привычной полевой форме, туго затянутый ремнями, он сразу почувствовал себя уверенно. Даже боль в ноге немного затихла, ушла куда-то вовнутрь.
Старенькие потёртые носилки он всё же нашёл внизу, в кладовке. Но как одному нести на них майора?
– Оставь мне пистолет, капитан. И уходи. Пока можно уйти. У этой войны будут другие, жестокие, правила. И выживет тот, кто скорее и спокойнее их примет. Мне не повезло в самом начале.
Внизу, под окнами, суматошно кричали какие-то люди, что-то перетаскивали, спорили о каких-то мешках.
Майор попросил воды. Пил долго, протяжно, словно пытался понять что-то в каждом глотке. А потом, видимо поняв всё окончательно, сказал:
– Покури со мной, браток.
Машину он всё-таки нашёл. Привёл двоих санитаров. Майор лежал на кровати с его пистолетом в руке. На виске чернела небольшая ранка, обмётанная пороховой гарью…
У этой войны будут другие, жестокие правила… И выживет тот, кто скорее и спокойнее их примет…
Принял ли он, капитан Старчак, командир боевого участка, эти жестокие правила? Должно быть, принял, если всё ещё жив.
А Наташа в тот день в госпиталь так и не пришла.
На санитарной машине он добрался вначале до Борисова. Там кинулся разыскивать свою дивизию. Но авиационные тылы уже спешно перебросили куда-то на восток. В Орше тоже не нашёл своих. Не оказалось там и госпиталя или какой-либо медицинской части, при которой можно было надеяться найти Наташу. Грузовик, на котором он выехал из Орши, был буквально набит ранеными. Девушки-санитарки прямо в кузове перевязывали тех, кого не успели перевязать до отправки. Ехали день, ночь, ещё день… Блудили, несколько раз возвращались назад, потому что дороги оказывались перехваченными немецкими мотоциклистами и десантниками. Медикаменты и бинты вскоре закончились. Раненые умирали. Тогда машину останавливали, умершего снимали и оставляли на обочине. Некогда было им там, под Минском и Оршей, хоронить своих мёртвых. И те, кто был ещё жив, знали, что не сегодня-завтра, быть может, и его вот так же оставят на обочине на вороний пир.
И выживет тот, кто «скорее и спокойнее…»
Живых война и страх гнали на восток. Война и страх учили их своим жестоким правилам. Вот и теперь, здесь, на Угре и Извери, где догнала их война, они едва успевают вытаскивать своих раненых. После каждого боя, после каждой бомбёжки – по десять, пятнадцать, двадцать человек. Пограничники, добровольцы, курсанты. И многих хороших ребят он потерял за эти четыре месяца войны. Он обретал их на дорогах Белоруссии и Смоленщины, делил с ними последний сухарь, отбивался от внезапно высаженного в тылу десанта, радовался тому, что снова удалось вырваться из окружения, выполнить задание, и – терял, терял, терял… Теперь их лица проплывали в памяти, словно берёзы в лесу, вспыхивали вдруг живыми, улыбающимися, не верящими в смерть и в то, что их могут убить. Вот Костя из-под Красноярска, весёлый, находчивый сибирячёк с раскосыми глазами; его убило в машине, когда они вырвались из Минска. «Мессершмитт» дважды атаковал их грузовик, прихватил в поле – где там укроешься? – и обстреливал изо всех пулемётов, заходя в атаку снова и снова. Немецкий лётчик был неважный стрелок. В машину попало всего две или три пули. Одна – в Костю… Старший лейтенант Волков. Коля Волков. Пилот Р-5 и отличный, божией милостью парашютист, мастер спорта, участник всех довоенных авиадесантных маневров и учений, проводимых Белорусским военным округом. Не вернулся с задания. После Старчак разыскал могилу друга, узнал о подробностях гибели: Коля вылетел на задание, их самолёт был атакован «мессершмиттом», лётчик пытался дотянуть до ближайшего аэродрома, но не смог, рухнул на край взлётной полосы и загорелся. Вскоре после гибели Коли Волкова сгорел в самолёте старший лейтенант Степан Гаврилов. Не вернулся с задания Гриша Туляк. На восточном берегу Угры и здесь, на Извери, потери были настолько огромными, что теперь внутри у него всё онемело. И Наташу он вспоминал теперь всё реже и реже.
Выживет тот, кто скорее…
Но вот мелькнул голубенький лоскуток, и лицо Наташи вспыхнуло в нём с такой болью и печалью, что какое-то время он не мог думать ни о чём, кроме прошлого, совсем недавнего, где было столько счастья!
Два дня назад на берегу Угры он оставил заслон из тридцати пяти человек во главе с младшим лейтенантом Наумовым. К вечеру Наумов вернулся с восемнадцатью бойцами…
Гриша Забелин. Гриша погиб вчера. Гриша сгорел в танкетке. Танкетку действительно отбили у немцев на Угре у моста в первом бою. Тогда они устроили удачную засаду на шоссе. На засаду вышла небольшая колонна. Немцы двигались довольно беспечно. В прикрытии шла та самая танкетка. Колонну расстреляли из пулемётов, забросали гранатами. А танкетку тут же захватили. Гриша лихо управлял этой машиной. Выскакивал прямо на дорогу и косил из пулемёта мотоциклистов. Немцы начали настоящую охоту за ней. Ночью выкатили на прямую наводку 37-миллиметровое ПТО, затаились, не сделали ни одного выстрела по другим целям. И когда Гриша в очередной раз выскочил на шоссе, расстреляли несколькими точными выстрелами с короткой, пистолетной, дистанции. Из сгоревшей танкетки вытащили обугленный труп, положили на плащ-палатку и отнесли в Воронки.
В том же бою пулей в грудь ранило Сашу Старикова. Саша был лучшим снайпером в батальоне. Таких стрелков готовят годами. Ранение тяжёлое. Довезли ли его до Подольска? Или хотя бы до Медыни.
Наташа…
