Ни одного человека, которого бы оберштурмбаннфюрер счел подозрительным, ни у входа в ресторан «Лигурия», рядом с которым за столиком под тентом они наслаждались винной «Кровью Сардинии», ни поблизости – не наблюдалось. Но именно это и настораживало старого вояку.
– Для начала вам, господин Джамал, следовало бы запомнить, что я терпеть не могу, когда к моему армейскому чину добавляют определение «бывший», – гортанно уведомил араба оберштурмбаннфюрер СС. – Если уж кому-то приходит в голову упоминать о моем чине именно здесь, на благословенных сардинских
[22] берегах.
При этом он прекрасно понимал, что уточнять, откуда этому сорокалетнему «бедуину», как Шмидт называл про себя обладателя реликвии, известен его чин и некоторые подробности биографии, не стоит, уже хотя бы ввиду бессмысленности подобного занятия.
– Это будет нетрудно, – вежливо склонил курчавую голову рослый, облаченный в светлый европейский костюм араб, сама осанка которого, как и манера вести себя, свидетельствовала о благородности его происхождения. – Хотя обычно отставные германские офицеры, давно пребывающие под патронатом Ватикана, былыми чинами своими предпочитают не щеголять.
– Особенно теми чинами, которые определялись иерархическим табелем о рангах СС, – таким же великосветским склонением седеющей головы признал фон Шмидт.
– Вот видите, согласия по одному из вопросов мы уже достигли, – сдержанно прокомментировал Джамал слова «эсэсовского барона». – Неплохое начало для более серьезного разговора.
– Это потому, что, в отличие от многих других служащих СС, я своего чина не скрывал. И уж тем более – не отрекался от него. Хотя во времена, когда вся пресса изощряется в предсказаниях, касающихся будущей войны с Россией, о минувшей стараются не думать. Или же вспоминают о ней с иронией.
– Особенно много пишут об этом в Париже, – попытался довести свою мысль до некоего информационного завершения Джамал, – предрекая при этом, что Франция и Алжир находятся на грани военного переворота, а значит, и гражданской войны.
– Вы имеете в виду действия легионеров, составляющих костяк ОАС
[23], – проявил осведомленность фон Шмидт, все еще смутно догадываясь при этом, кого на самом деле представляет этот бедуин, и ради чего с помощью мальчишки-посыльного выманил его ранним утром из номера отеля. Ведь не ради же того, чтобы предложить некую поизносившуюся тряпицу с мальтийским крестом посредине!
– Я имею в виду тех бывших, простите, не «бывших», – тут же вспомнил араб о предупреждении германца, – просто офицеров вермахта и СС, которые составляют командно-диверсионную основу ОАС и которые под патронатом оберштурмбаннфюрера Скорцени готовят разведывательно-диверсионные кадры для этой организации в Испании, неподалеку от Мадрида.
– Мне хорошо известно, где именно их готовят, – все еще не мог отказать себе фон Шмидт в удовольствии хоть каким-то образом парировать высказывания бедуина. – Как и то, для чего создана ОАС.
– Странно. Мне казалось, что вы стараетесь держаться в стороне от всей этой послевоенной диверсионной суеты.
– Насколько вообще возможно держаться от нее… в какой-то там условной «стороне».
Джамал пригубил бокал с вином, демонстративно подчеркивая, что мусульманский запрет на спиртное его не касается, и терпеливо помолчал, позволяя себе и собеседнику уйти от темы, которая их обоих уже начала раздражать.
– Однако вернемся к тому, ради чего мы встретились, то есть к реликвии, – вновь развернул араб черную кожаную папку. – У нас, у берберов
[24], не принято дарить то, что принадлежит роду, или то, что передано тебе по наследству. Пусть даже за глоток воды, но такую вещь следует продать.
– Я давно отвык от каких-либо подарков, – успокоил его оберштурмбаннфюрер.
– Так вот, сейчас вы приобретете этот «знак крестоносца» по сугубо символической цене, и уже завтра он станет украшать парус вашей яхты.
– Парус моей… яхты?! – вызывающе удивился барон фон Шмидт.
– Это будет вашим пропуском, вашим паролем и вашим опознавательным знаком. Любой человек, связанный с ОАС, «Иностранным легионом», или с «Германским африканским обществом», – а таковых на окрестных франко-итальянских берегах теперь великое множество, – тут же постарается прийти вам на помощь. То есть мальтийский крест на вашем парусе станет таким же международным тайным знаком, как перстень масона.
3
Шмидт шире распахнул полы кожаной курточки, наброшенной прямо на полосатую бело-синюю тенниску, в каких любили щеголять сардинские рыбаки; и только потом, саркастически глядя прямо в глаза Берберу, как решил называть его про себя барон, грубовато, по-матросски, рассмеялся.
– Вот, только яхты у меня, господин Джамал, нет и никогда не было! – произнес он таким тоном, словно поймал араба на грубой лжи. – А все это матросское одеяние, в которое я сейчас облачен, – всего лишь портовая мишура!
…В самом деле: и эта короткая, с нагрудными карманчиками курточка из грубо выделанной буйволиной кожи, и синяя косынка на шее, и белые парусиновые брюки, зависавшие своими клешами на широких коричневых башмаках, и даже широкоскулое обветренное лицо – все выдавало в Шмидте морского бродягу-итальянца, завсегдатая портовых таверн Кальяри, Ольбии и Порто-Торреса. Причем никому и в голову не приходило заподозрить в нем бывшего эсэсовского офицера. Даже отчетливый германский акцент выдавал в нем всего лишь итальянского тирольца, выходца из Альпийского Севера страны.
– Не беспокойтесь, оберштурмбаннфюрер, как видите, одеяние ваше никого из нас с толку не сбивает.
– Судя по всему, – недовольно проворчал фон Шмидт. – Хотя должно бы…
– Очевидно, вы успели заметить, что два дня назад в порту появилась прекрасная яхта гамбургской постройки с надписью на борту «Крестоносец». Так вот, уже завтра вместе со шкиперским патентом и всеми прочими документами она может принадлежать вам.
Рука фон Шмидта с остатками «Крови Сардинии» вздрогнула, застыла у самого рта и медленно поползла вниз. Предположение о том, что это могла быть шутка бербера, барон отмел сразу же; с подарками вообще шутить не принято, тем более – в среде арабов. Но тогда что, черт возьми, происходит?!
