– Вот об этом я и хочу поговорить с вами, маркграф фон Шернер, более основательно.
Они нашли небольшой пивной подвальчик недалеко от исторического музея, в котором хозяйничал старик баварец, на лацкане пиджака которого красовался Железный крест первой степени, добытый им в боях еще Первой мировой.
Он оценивающе осмотрел двух молодых людей и проворчал: «Не моего, унтер-офицерского, ума это дело, но в таком возрасте, и не быть в мундирах армии фюрера!» А ставя на их стол кружки с пивом, демонстративно пожимал плечами, продолжая мысленно рассуждать с самим собой.
– Вот он – неистребимый германский дух, круто замешанный на неугасимой баварской воинственности, – проговорил Шернер. – То, что он ставит нам на стол отвратительное пиво, – его не волнует, а то, что мы не в мундирах, – возмущает. Не понимая того, что каждый должен делать свое дело. Вы были на фронте, Скорцени?
– На Восточном. Чуть было не вошел в Москву.
– А я боюсь не столько фронта, сколько того, что вместе со мной погибнут мои идеи.
– Всякий творец должен думать не столько о своей собственной судьбе, сколько о судьбе своих творений.
– Но точно так же о судьбе его творений должна думать и родина творца.
– Вот видите, маркграф, вы сами подвели меня к тому разговору, ради которого я и наметил встречу с вами. Протоколы фрейбургской комиссии – всего лишь повод. Вы слышали о Рейх-Атлантиде, о том грандиозном строительстве, которое разворачивается сейчас во Внутреннем Мире Антарктиды, в ее огромных пустотах – с прекрасным, постоянным климатом, богатейшими залежами полезных ископаемых и полном отсутствии традиционных врагов Германии?
– Так, в общих чертах.
– Правильно, в общих. Поскольку строительство это ведется в обстановке строжайшей секретности. Часть этого Внутреннего Мира уже обжита потомками атлантов, уцелевших после гибели Атлантиды. В своем развитии атланты оторвались от нас на несколько столетий. В частности, они обладают дисколетами и иной, пока что недоступной нам техникой. Атланты помнят, что они арийцы, и готовы помочь нам создать в глубинах Антарктиды Четвертый рейх
[20]. Страну, в которой будет царить арийский дух, арийская кровь и арийская философия. Они заинтересованы в нашей, свежей и благотворной для них, арийской крови; в наших воинах, в наших интеллектуалах и, конечно же, в наших ведущих конструкторах. Сейчас мы перебрасываем в Рейх-Атлантиду тысячи рабов – военнопленных и много истинно арийской молодежи.
– Много молодежи – это правильно, – механически как-то произнес Шернер. Все это время он слушал Скорцени, так и не донеся кружку с пивом до рта. На какое-то время он попросту забыл о ней. – Я так понимаю, что вы станете фюрером Четвертого рейха?
– Я – фюрером?! Почему вы так решили?! – искренне удивился Скорцени. – Мне такое и в голову не приходило. Ни мне, ни Гитлеру, вообще никому.
– Напрасно, господин Скорцени. Вы – кумир молодежи. О вас много пишут в газетах и говорят по радио. Вы решительный и волевой человек. Молодежь пойдет за вами. У Третьего рейха есть свой кумир и свой фюрер. Такой же свой кумир и свой фюрер должен появиться и у Четвертого, последнего, действительно Тысячелетнего рейха.
Скорцени покачал головой, смерил Шернера почти таким же взглядом, каким баварец-бармен только что смотрел на него самого, и, вновь удивленно качнув головой, улыбнулся.
– Может быть, мы когда-нибудь вернемся к этой теме. А то я уже перестал понимать: кто кого агитирует за Рейх-Атлантиду. А реальность такова, что пока что наш фюрер Адольф Гитлер поручил мне отвечать за безопасность операции «База-211», как мы условно называем Рейх-Атлантиду. Поэтому я совершенно официально предлагаю вам дать свое принципиальное согласие на отбытие в Четвертый рейх, где вы сразу же становитесь ведущим авиаконструктором, а также основателем и руководителем Академии наук этого нового государства.
– То, что вы только что сказали об Академии наук, – это серьезно?
– Естественно.
– Почему не Вернер Браун?
– Мы оставим его американцам.
– Как это возможно?! – поразился услышанному доктор Шернер.
– А вы, естественно, хотели бы, чтобы Браун, наш Ракетный Барон, достался русским? Нет уж! Вместе с несколькими другими конструкторами, инженерами, техниками мы сдадим его американцам. Кое-кто, правда, достанется англичанам и русским. После чего все они решат, что захватили весь наш научно-технический потенциал рейха. Им и в голову не придет, что все самое талантливое научное ядро собрано у нас в Антарктиде. А значит, они подарят нам несколько десятилетий спокойной жизни и работы. Как видите, я с вами предельно откровенен.
– Благодарю за доверие, штурмбаннфюрер.
– Кстати, кроме всего прочего, атланты согласились поделиться с нами эликсиром долголетия, позволяющим жить до пятисот лет. Ну, нам с вами пятьсот уже не протянуть, это – для будущих поколений, но то, что лет двести нам будет отведено – несомненно.
– Отбывать туда нужно прямо сейчас? – встревоженно спросил Шернер.
– Нет, думаю, что через несколько месяцев, когда угроза рейху станет еще более очевидной. А главное, мы хотим, чтобы вы прибыли в Рейх-Атлантиду, когда уже будет построена ее столица, создан испытательный авиационный центр, будет красоваться здание Академии наук. Зачем вам терпеть неудобства?
– Вы правы: ничто так не выбивает из колеи, как житейские неурядицы.
– И поймите: мы ведь уходим во Внутренний Мир не навсегда. Просто там мы создадим такую мощную страну и такую мощную, монолитную нацию, которая в любое время сможет вернуться на поверхность Земли, чтобы полностью завоевать все ее континенты.
Несколько минут они провели в молчании. Пиво действительно было отвратительным – теперь Скорцени убедился в этом. Оно казалось слишком горьким, с привкусом прелого зерна и еще чего-то такого, что смахивало на вкус пережаренных бобов.
– Не моего унтер-офицерского ума это дело, но все же я доложу вам: я тоже считаю, что это пиво недостойно истинного баварца, – неожиданно появился рядом с их столиком кельнер. – Но что поделаешь: все лучшее, что имеется из зерна, идет на хлеб. Теперь нам еще долго не знать вкуса ни хорошего пива, ни хорошего хлеба.
– И что вы предлагаете? – довольно мягко поинтересовался штурмбаннфюрер СС.
– Не моего унтер-офицерского ума это дело, но все же я вам доложу: учиться воевать – вот что я предлагаю. По-настоящему учиться воевать.
Скорцени и Шернер переглянулись. Они ожидали услышать все, что угодно: что старик станет жаловаться на суровые будни военного времени; на то, что из оккупированных стран приходит слишком мало зерна и прочих продуктов, что в окрестностях не осталось трудоспособных молодых мужчин, а потому сеять хлеб скоро будет некому. Действительно, все, что угодно, только не то, что он сказал.
