Но, может быть, ее неведение как раз и спасает новоявленную Фюрер-Еву от излишних страхов и переживаний, а значит, позволяет спокойно готовить ее к роли двойника, размышлял Скорцени. А вот кто именно «из сильных рейха сего», когда и каким образом сумеет и решится использовать талант и фактурные данные этой Фюрер-Евы – пока что остается загадкой. Но ведь это тоже очень важно, под какого кукловода готовить эту имперскую куклу: под Гиммлера, Геринга, Бормана, Деница? Или, может быть, под самого фюрера?
Он, «самый страшный человек европы», этого не исключал. Вот только подал бы кто-нибудь такой знак. Да хотя бы в общих словах намекнул, следует ли Лже-Еву сводить с оригиналом. Ну и по сценарию пройтись… Хотя бы в общих словах-чертах, в каких-то правдоподобных версиях знать его.
«А ведь какой чудный псевдобиблейский сюжет можно было бы сотворить с двумя этими имперскими лжепредками всех ныне сущих грешников! – мечтательно прикинул Отто, опускаясь за столик, за которым в глубоких раскладных креслах уже восседали дамы. – Интересно только, кто и на каком этапе сей “ветхозаветной притчи” попытается остановить меня. Вот именно, – сказал себе штурмбаннфюрер, – не ее, а тебя… попытается остановить. А главное, каким образом?»
Ведь понятно, что каждый, кто знает о подготовке этих фюрер-двойников, неминуемо задается вопросом: «А зачем они понадобились Скорцени? И кто за ним, черт побери, стоит на сей раз? Следит ли за подготовкой этих людей сам Гитлер, известны ли ему детали, контролирует ли он ситуацию?» Ясное дело, у Скорцени всегда на подхвате версия прикрытия: двойник Евы Браун нужен для того, чтобы в случае опасности спасти жизнь самой Евы. Для подобной же благородной цели нужны и двойники фюрера.
– Надеюсь, дальнейшая моя подготовка тоже будет проходить под вашим крылом, госпожа Фройнштаг? – вдруг занервничала Альбина, возможно, впервые со времени их сегодняшней встречи задавшись вопросом: а что означает появление этих двух людей в бассейне, во время ее купания?
– Поскольку вам, фрейлейн Крайдер, выпало представать перед миром в роли Лже-Евы, мне, по всей вероятности, остается печальная участь змеи-соблазнительницы вашего «фюрера».
– Но поскольку ревности я не опасаюсь, то и поссорить нас эта подлая дама-разлучница не сможет, – опять как-то слишком уж двусмысленно ответила Альбина.
«Напрасно ты так легкомысленна! – не согласился с Альбиной Скорцени. – Когда в облике соблазнительницы появляется оберштурмфюрер Фройнштаг, это должно вас заставить задуматься». Однако все это он произносил мысленно. А выслушивая Крайдер, по-прежнему одобрительно кивал он, поддерживая развитие их знакомства.
Подобной встречи они с Фройнштаг заранее не предусматривали, сценарий ее не обсуждался, место было выбрано случайно. Вот почему встреча в бассейне с купающейся Лже-Евой, и вся эта беседа за столом – выглядели как невинный экспромт. Но, может, в этом и заключалась прелесть его первого знакомства с женщиной, способной – кто знает! – сыграть какую-то, еще никем не определенную, роль в истории рейха?
– …И вообще, если вы, Фройнштаг, считаете свою участь печальной, – донеслись до него слова Альбины, – то как оценивать свое будущее мне, грешной?
Однако Скорцени не стал прислушиваться к дальнейшему обмену ударами словесных клинков этих женщин. Фройнштаг вновь была рядом с ним, поэтому штурмбаннфюреру поневоле вспомнился другой бассейн – в Италии, на вилле архитектора Кардьяни, в те дни, когда он разрабатывал операцию по похищению папы римского
[22].
Допрос с лесбиянскими страстями и пристрастиями, который Фройнштаг учинила там итальянскому агенту «призрачной разведки» Риббентропа
[23] Марии-Виктории Сардони, еще долго будоражили его воображение, вызывая самые противоречивые, но всегда удручающие эмоции.
Правда, после этого Лилия несколько раз, как бы невзначай, подчеркивала, что это было ее последнее лесбиянское увлечение, да и то оно стало сексуально-ностальгическим бумерангом былых лагерных экзальтаций. «Былых лагерных экзальтаций»!.. Кто мог бы объяснить ему, что скрывается за этими словесами бывшей надзирательницы женского концлагеря смерти?
«Но ведь после этого лесбиянского рецидива отношений с ней ты не порвал, – напомнил себе Скорцени. – И даже не разочаровался – чтобы так, всерьез и надолго. Следовательно, что-то в ней есть, а главное, существует нечто такое, что способно объединять вас, невзирая ни на какие рецидивы вашего сексуального или диверсионного прошлого».
Впрочем, в какое-то решительное «исцеление» Фройнштаг ему, собственно, никогда – ни в шоковые минуты разоблачения, ни после них – не верилось. Иное дело, что ему очень не хотелось, чтобы в Вольфбурге повторилось то же самое, что когда-то произошло на вилле «Карпаро». Простить Фройнштаг очередной лесбиянско-следовательский каприз – или рецидив? – он уже вряд ли сумел бы.
– Не обольщайтесь, Крайдер, – продолжала тем временем оберштурмфюрер Фройнштаг, не ведая о страхах и подозрениях Отто. – Яблоком греха и раздора на сей раз послужит не господин Скорцени.
– Это уж точно, – не задумываясь обронил штурмбаннфюрер.
– Кто же тогда? – призывно улыбнулась Крайдер.
Все же она поразительно была похожа на Еву Браун. Прирожденный двойник. Если бы только не вульгарные манеры уличной проститутки и не эта бесшабашная раскованность. Впрочем… далеко ли ушла от нее в манерах сама рейхс-наложница, бывшая ассистентка и любовница некоего уличного фотографа?
– Видите ли, досточтимая госпожа Крайдер, обстоятельства складываются таким образом, что нам выпала честь подставить вас фюреру.
– Что? – мгновенно побледнела Альбина. – «Подставить» фюреру? Улично шутите, господа?!
– Вас шокирует мое предельно точное выражение?
– Что, действительно фюреру?
– Ах, вам не нравится фюрер? Как мужчина, как вождь? Что вы молчите, Крайдер? Вам не понятен мой вопрос?
– Не увлекайтесь, Фройнштаг, – спокойно вмешался Скорцени, поняв, что Лилия впадает в «горячку допроса» – как любит именовать подобное состояние гестаповский Мюллер.
