И это для нее, чья «арийская чистота крови» могла вызывать разве что снисходительную ухмылку, а не отличавшийся ни древностью, ни знатностью род ее во все века обладал только одним «достоинством» – благородным, никакими преступлениями не запятнанным нищенством.
Аленберн прекрасно понимала, что стоит Гитлеру капитулировать – и вся существующая ныне административная система рейха рухнет, похоронив под своими руинами всех тех, кто ее в течение всех лет правления фюрера создавал. Ее покровитель, гаулейтер, в лучшем случае уйдет в подполье, если только его не расстреляют; все остальные покровители тоже канут в Лету, а что касается лебенсборнов… Их, конечно же, немедленно прикроют, предварительно облив грязью и пропагандистской ложью всех, кто их создавал и кто в них работал. И прежде всего – медперсонал.
Все это так. Но никто, ни один ученый мира не посмеет усомниться в уникальности того фактического, строго научного, материала по сотворению новой расы, который она, врач Эльза Аленберн, уже сумела собрать. Вот именно, сумела, хотя весь этот материал считается секретным и не подлежит ни публикации, ни выносу за территорию пансионата. Тем не менее он составляет сейчас подпольный домашний архив Эльзы, в основе которого – картотека на четыре сотни родителей и две сотни «детей лебенсборна», за коими все еще продолжают вести наблюдение. Три спасенные ею от концлагеря женщины-ученые специально обрабатывали весь этот материал, не претендуя при этом ни на какие научные лавры. Вообще ни на что, кроме получаемого в пансионате питания. Тем не менее она их, конечно же, постарается предать крематорию, как только… Вот именно, как только…
Эльза уже решила для себя, что после краха империи она на какое-то время уйдет в тень, притаится, а возможно, сумеет уехать за рубеж, лучше всего в США. Когда же ликование победителей и стоны побежденных немного улягутся и мир пожелает осмыслить: «А что, собственно, происходило в эти годы в Германии?», – вот тогда она и возникнет. Ниоткуда, из небытия, из полубреда гитлеровского прошлого Германии. С циклом сенсационных статей, с докторской диссертацией, с рукописью «Записок из “Святилища арийцев”» или «Записок начальника лебенсборна».
То есть она появится с таким сенсационным материалом, с каким уже не смогут появиться десятки других исследователей, проводивших свои опыты на заключенных концлагерей и военнопленных, зациклившихся на расовом превосходстве, евреененавистничестве и прочих неугодных для европейской цивилизации теориях.
А в чем могут обвинить ее? В стремлении способствовать появлению умственно и физически полноценного поколения германцев? А разве все остальные германцы и все остальное человечество не мечтают о том же? Разве не в сотворении такой популяции людей заключается высший смысл современной европейской медицины?
Да пусть только посмеют вступить с ней в полемику или обвинить в чем-либо предосудительном. Она забросает научные журналы статьями, из-за которых эти издания будут раскупаться нарасхват. Она защитит докторскую диссертацию и пробьется на одну из университетских кафедр… В конце концов, она еще будет относительно молодой, не обремененной семьей, а главное, финансово независимой. Ведь все эти годы она не только создавала подпольный архив, но и заботилась о создании солидного тайника с драгоценностями и деньгами. Нет, что бы там в итоге ни происходило с миром, а конец войны должен стать началом ее восхождения на социальную вершину общества.
Услышав шаги в коридоре, Эльза безошибочно определила, что это появился рейхсфюрер СС Гиммлер.
«Как, нам хватило всего лишь получаса?! – мстительно ухмыльнулась она. – И это – после всех словесных страстей? Когда эти высокопоставленные мужланы поймут, что их грубый, бычий секс – ничто, если он не облачен в ласки, в умение наслаждаться женским телом, самим присутствием женщины?»
Она лежала в мундире, положив обутые в сапоги ноги на приставленный к дивану стул, – как солдат, прилегший на боевом дежурстве. Подхватилась тоже так, словно ее подняли по тревоге.
– Что случилось, господин рейхсфюрер? – успела перехватить Гиммлера раньше, чем он скрылся в отведенной ему комнате.
– Ничего особенного.
– Но… что-то же не так? Уж со мной-то вы можете быть предельно откровенным.
– Мне бы не хотелось обсуждать подробности, – сквозь сжатые зубы процедил вождь СС и будущий правитель Страны СС-Франконии.
– А мы и не станем обсуждать подробности, – доверительно проговорила она. – Зачем в таких деликатных делах прибегать к подробностям?
– В том числе и подробности моего появления здесь.
– Я так и знала, что эта кукла не способна будет разжечь в вас огонь страсти, – почти прошептала она, бесцеремонно беря рейхсфюрера под руку. И при этом откровенно проигнорировала его предупреждение.
– Дело не в ней, – смущенно пролепетал вождь СС. – Все значительно сложнее.
Согласившись участвовать в задуманной комендантом лебенсборна интриге, он тем самым унизил себя до обычного клиента этого расового борделя, и с ним вели себя соответствующим образом. Сейчас ему откровенно демонстрировали, кто он есть такой на самом деле.
– Не возражайте, рейхсфюрер, и в ней – тоже.
– Не хотелось бы продолжать этот разговор.
– А где еще вы можете поговорить об этом, как не здесь и не со мной? Не забывая при этом, что я не только женщина и комендант лебенсборна, но и врач. Главное, не волнуйтесь. Еще только полночь, мы еще все исправим.
– Вы так думаете? – растерянно пролепетал Гиммлер.
– Будет несправедливо, если после посещения «Святилища арийцев» у вас останутся только те впечатления, которые вы вынесли из номера этой юной лахудры. Очень несправедливо.
– Вы собираетесь исправлять это лично? – не удержался Гиммлер. Для Эльзы не осталась незамеченной жесткая ироничность, с которой рейхсфюрер задал этот вопрос, однако она решила сделать вид, что ничего не произошло.
– А что, разве такая перспектива вас не устраивает? – грациозным движением руки пригласила его войти в свою комнату. – Нередко случается так, что опыт женщины умудряется затмить непорочную молодость юной соперницы, ибо сама по себе юность – еще не совершенство. Особенно когда речь идет о постели. Не согласны?
– Юность сама по себе – это все же юность, – устало парировал рейхсфюрер, не желая быть втянутым в дискуссию по сомнительному поводу и с не менее сомнительными выводами.
– А любовь – она всегда стремится к совершенству. Именно в этом ее блаженственность.
Эльза заперла дверь и небрежно швырнула ключ на стол перед рейхсфюрером, как делала это всегда, когда, перехватив очередного офицера-арийца, заманивала его к себе в номер. Одна из многих ее психологических уловок. Независимо от того, воспользуется Гиммлер этим ключом или нет, он не должен будет чувствовать себя пленником золотой клетки.
Однако рейхсфюрер лишь устало взглянул на ключ и медленно уселся на широкий венецианский стул.
