– …Тех самых, которые, как утверждает моя тетушка, никогда особой скромностью не отличались, – шутливо насупилась Хелен.
– Что является не единственным их достоинством.
– Прошу прощения, сэр, но странно, что точно так же любит выражаться и наш доблестный виконт Роудвайт. А это уже существенно.
Полковник помнил, что «доблестным виконтом Роудвайтом» в доме виконтессы именовали главу семейства, престарелого, но все еще «держащегося в седле» Ричарда Роудвайта, запоздавшего, как это деликатно именовалось в пору рождения дочери, отца Хелен, которая появилась на свет, когда виконту уже перевалило за пятьдесят. Как помнил и то, что Хелен старалась прислушиваться не только к мнению отца, но и к его амбициозному настроению.
– Буду крайне осторожен, понимая, что ссориться с доблестным виконтом Роудвайтом – все равно, что с непочтением отзываться о своих родовых традициях. Знаю, как вы цените его расположение к себе.
– Он этого заслуживает, – как-то слишком уж поспешно и почти небрежно обронила виконтесса, тотчас же переводя разговор в иное русло. – Но сейчас мы говорим не о нем. Хочется думать, что лично вам не пришлось воспользоваться ни одним из этих сатанинских орудий, – взяла она в руки почти игрушечный миниатюрный кинжальчик, который вполне можно было носить вместо нательного крестика и острие которого покоилось в специальном кожаном чехольчике. – Убивать этим распятием?.. – покачала она изысканно выложенными локонами небесно-черных волос.
– А что, прекрасное орудие для заговорщика
– Можете так и называть этот зал – «залом заговорщиков». И все же… убивать распятием. Какое святотатство!
– Но если учесть, сколько убийств было совершено во имя святости распятия!.. – зачем-то попытался увести виконтессу в философию измен и заговоров полковник секретной разведывательной службы, до сих пор скрывавший от нее род своей деятельности. Для Роудвайтов – как, впрочем, и для всех остальных своих знакомых – он все еще оставался полковником Генерального штаба, большую часть жизни проводящего за картами, донесениями и прочими бумагами.
– И все же всякий раз, когда я попытаюсь припомнить свой первый визит к вам, мне будет чудиться всемирное сатанинское собрание окровавленных ножей, так ласкающих взор хозяина замка.
С вежливой улыбкой на устах полковнику пришлось проглотить и этот солоноватый комплимент.
Выйдя из «зала заговорщиков», они направились в гостиную, минуя которую, виконтесса сразу же вышла на большой, обрамленный зубчатыми бойницами балкон. Прямо перед ней высились руины древней крепостной стены, заложенной здесь еще во времена римлян. Хелен уже знала, что некогда на месте дворца О’Коннелов – который Альберт предпочитал называть виллой – стоял мощный замок, выдержавший не одну осаду, что позволяло виконтессе давать волю своей военно-исторической фантазии. Зато на северо-западе мирно поблескивали на неярком солнце плесы двух озерец, соединенных небольшим проточным каналом, и виднелась гряда холмов, словно цепь небольших сторожевых башен, между которыми исчезало шоссе, уводящее к Саутенду-он-Си.
– После всего увиденного в «зале заговорщиков» мне приходится стоять здесь с таким ощущением, словно под нами бесчинствует войско варваров, – воинственно встряхнула кудрями Хелен.
– «Зал заговорщиков». Отныне мы так и будем называть его, коль уж ни одно поколение собирателей этих орудий так и не удосужилось придумать ему название.
– Если оно действительно понравилось вам, сэр О’Коннел, спокойно можете переносить его на весь замок. А что, прекрасное название: «замок заговорщиков». Ни один из О’Коннелов из всех сорока поколений ваших предшественников не решился бы ни опровергнуть сие утверждение, ни, тем более, прогневаться на вас на этом или том свете.
– Я забыл, что передо мной прилежная жрица истории, прошедшая курс этой безжалостнейшей из наук в стенах Оксфорда.
Считая обмен комплиментами весьма милым, оба сдержанно улыбнулись друг другу.
– Увы, сэр О’Коннел, вынуждена огорчить: отыскать в истории Великобритании следы именно ваших предков мне пока что не представилось возможным. Очевидно, потому, что значительную часть жизни они проводили в Ирландии. Некоторые там и погибли.
– Ничего, историкам всех последующих поколений я постараюсь намного облегчить этот поиск.
Виконтессе Роудвайт шел уже двадцать третий. Спору нет, она по-прежнему считалась красивейшей из невест на всем пространстве от окраин Лондона до побережья Северного моря. Но ее жених, лейтенант граф де Кантерри – полусакс-полуфранцуз с полуиспанской фамилией, – сгорел в своем истребителе неподалеку от германского порта Вильгельмсхафен, над которым прикрывал с воздуха налет английских бомбардировщиков. Что, однако, не помешало некоторым претендентам на руку виконтессы трезво расценивать его гибель как «самую удачную потерю Великобритании за последние пятьдесят лет».
Увы, среди тех, кто придерживался подобного мнения, был и он – многогрешный полковник сэр О’Коннел. Единственное, чем Альберт мог оправдывать свое коварное злорадство, – что, в отличие от остальных претендентов-аристократов, сам он тоже в любой из дней войны мог сгореть… пусть даже в пламени невидимого миру сражения контрразведок.
– В моих глазах самонадеянность никогда не являлась пороком, – вежливо улыбнулась Хелен. – Вся история Англии представляется мне сейчас сплошным извержением самонадеянности ее правителей, придворных и рыцарского воинства.
– Теперь уже никто не усомнится в том, что в познании истории вы достигли высшего совершенства, – отвесил словесный поклон вежливости полковник.
Все их немногочисленные встречи происходили только в таком, полуироничном-полуиздевательском духе, и, как бы О’Коннел ни пытался переломить их ход, ничего путного из этого не получалось. Если в этой ситуации что-то и могло утешать полковника, так это молва, согласно которой в течение всего года скорби виконтесса – чье имение находилось в деревушке, в шести милях от его замка, – якобы провела в похвальном, истинно монашеском затворничестве, вызывая своим поведением искреннее уважение старомодных сельских леди и ехидное недоумение давно устроивших свою судьбу сверстниц.
– Я слышала, вы опять отправляетесь в Европу, – неожиданно пришла ему на помощь Хелен. Кажется, отмерянная специально для этого визита доля яда была исчерпана, и настало время просветления.
– По делам службы мне иногда приходится наведываться на континент, чтобы на себе познать, что такое война, – подтвердил О’Коннел, хотя ни о какой скорой командировке на эту всеевропейскую войну слышать ему не приходилось.
– Постарайтесь же и в этот раз быть предельно осторожным, сэр, – опустила глаза Хелен, явно сдерживая волнение, а возможно, и подступающие к ресницам слезы. Думала она при этом, конечно же, о графе Кантерри.
Полковнику были понятны ее чувства. Вначале Хелен ждала, пока ее граф окончит летное училище, затем – пока получит назначение и сколько-нибудь устроится в своем городке на севере Уэльса. Потом она решила еще немножко подождать, пока он отвоюет, благоразумно не торопясь напрашиваться в потенциальные вдовы…
