– К сожалению, господин фельдмаршал Кейтель в эти минуты очень занят, – неожиданно услышал он в телефонной трубке слегка сконфуженный голос полковника Ханке.
– Но я займу у него не более пяти минут! – возмутился Роммель. – Вы доложили ему, что звоню именно я, фельдмаршал Роммель?
– Я слушал ваши лекции в Военной академии, господин фельдмаршал, – развеял его сомнения полковник. – Кейтель заявил, что у него нет времени, а посему докладывать ему еще раз – бессмысленно, поймите меня правильно. Кейтель приказал мне связаться со ставкой фюрера и сообщить, что вы уже в Берлине и тотчас же отбываете в «Вольфшанце». Чем я сейчас и намерен заниматься.
– Чем я должен отправиться в Восточную Пруссию? – упавшим голосом уточнил Роммель, понимая, что в глазах этого полковника, своего бывшего ученика, он унижен.
– Тем же самолетом, которым прибыли из Африки. Сейчас его осмотрят авиатехники и заправят. Сейчас я распоряжусь.
– Вы – толковый офицер, полковник. В своей группе армий «Африка» я готов дать под ваше командование дивизию, чтобы сразу же представить вас к чину генерала.
– Благодарю за доверие, – как-то слишком уж сухо и, как показалось Роммелю, с плохо замаскированной иронией, произнес Ханке.
И тут Роммель понял, что он унизился еще раз, теперь уже перед самим полковником.
Сидя в штабе, Ханке прекрасно знал, в каком гибельном положении находится группа армий «Африка», и давно решил для себя, что до генеральского чина своего он способен дослужиться и здесь, в штабе, в центре Берлина. Поэтому предложение Роммеля он воспринял как неуместное заискивание наголову разгромленного командующего – перед полковником Генштаба.
Ханке уже не раз приходилось сталкиваться с тем, что боевые генералы и даже фельдмаршалы, начинали заискивать с ним в попытке заполучить хоть какую-то информацию о настроении Кейтеля, о планах Генштаба, о взглядах фюрера. Так что Роммель был не первым в его списке. Но все же это был не кто-нибудь, а сам Роммель!
– Послушайте, полковник, попросите фельдмаршала Кейтеля поднять трубку. Я все же хочу сказать ему несколько слов, хотя бы по телефону.
Ханке замялся, он-то уже считал этот вопрос закрытым. Но, конечно же, передал его просьбу Кейтелю.
– Слушаю вас, фельдмаршал Роммель, – вежливо, но подчеркнуто официально молвил начальник штаба.
– Очевидно, дежурный офицер неправильно информировал вас, фельдмаршал Кейтель. Я прибыл из Африки и хотел бы доложить вам…
– Это не имеет смысла, Роммель, – прервал его начштаба. – Я с интересом выслушаю вас, но лишь после того, как вас очень внимательно выслушает фюрер. Подчеркиваю: очень внимательно.
– Мне непонятно ваше поведение, фельдмаршал Кейтель!
– Вы все прекрасно понимаете, фельдмаршал. Вы, очевидно, забыли, что нашим Верховным главнокомандующим является фюрер. Вы ведь просились к нему с докладом в связи с последними вашими поражениями в Африке, не так ли? Так вот, фюрер воспринимает эти поражения очень болезненно. Как и все мы, в штабе Верховного командования вооруженных сил
[44]. Мой вам совет: не теряйте зря времени, сегодня же отправляйтесь в «Вольфшанце», если только…
– Что «если только»? – спросил Роммель, чувствуя, что он вот-вот сорвется и нагрубит этому Лакейтелю, как с презрением именовали начштаба его же подчиненные, презирая фельдмаршала за угодничество перед фюрером, за неумение и нежелание отстаивать перед фюрером свое собственное мнение и мнение командующих группами армий и родами войск.
– Если только у вас не созрело иное решение того, как избежать позора африканского поражения, собственно, разгрома, – твердо молвил Кейтель и бросил трубку на рычаг.
Подойдя к машине, присланной за ним из штаба сухопутных войск, Роммель какое-то время топтался возле нее, словно опасался, что она начинена взрывчаткой. Впрочем, он бы не удивился, если бы узнал, что так оно и есть на самом деле.
Он был шокирован поведением и тоном Кейтеля. Этот негодяй специально отказывался принимать его – хотя, конечно же, обязан был, дабы не попасть впросак. Сначала он хотел увидеть реакцию на появление в рейхе и на доклад Лиса Пустыни самого фюрера, дождаться его выводов, а уж затем решать для себя: принимать Роммеля в своем штабе или не принимать?
– На аэродром, – приказал он водителю, стоявшему навытяжку у открытой для Роммеля дверцы и молчаливо созерцавшему, как фельдмаршал неприкаянно мается у передка его «мерседеса».
– Но вы все еще не в машине, господин фельдмаршал.
5
Корабли уходили на закате. Овеянное песками африканское солнце угасало на огромной жаровне пепельно-бурого перевала, неохотно уступая прибрежное взгорье и подковообразную синеву залива прохладному морскому ветру.
– В шторм уходим, – невозмутимо проговорил командор Аугштайн, с трудом проталкивая свои слова сквозь дребезжащую хрипоту обожженной шнапсом и ливийской жарой глотки. – Не мешало бы переждать вон за тем скалистым мыском, – указал мундштуком трубки на заползающую в залив скалистую гиену. – Самые сильные удары придутся на его оконечность.
– Какой еще шторм? Это не шторм, это дер-рь-мо! Если мы задержимся здесь, то завтра у этого мыска будут чернеть только остовы ваших судов. – О чем бы ни шла речь, слова оберштурмбаннфюрер Шмидт произносил с такой циничной брезгливостью, словно избавлялся от них, как от муторной нечисти. Кроме одного, незаменимого, которое оберштурмбаннфюрер умел преподносить миру так, как позволял себе делать это только он: «дер-рь-мо!» При этом произносил он его всегда с каким-то странным подобострастием.
Выбритое, выпестованное восточными кремами лицо его не знало иного выражения, кроме все того же брезгливого, презрительного снисхождения. Весь окружающий мир фон Шмидт воспринимал так, как способен воспринимать его истинный аристократ, случайно забредший в район городских свалок.
– Вы, как всегда, преувеличиваете, подполковник, – так и не запомнил эсэсовское название его чина командор.
– Мы ведь с вами не в германском порту, под прикрытием авиации и береговых батарей. Завтра англичанам уже будет известно, что за груз на наших линкорах и почему нас прикрывают два эсминца. И тогда могилы наши окажутся усыпанными золотом.
– Уверен, что они знали об этом еще вчера, – раздраженно сплюнул за борт командор.
– Если бы это было так, англичане растерзали бы вас еще до моего прибытия.
