Начальник штаба Верховного командования вооруженными силами явно рассчитывал на совершенно иной финал встречи Гитлера с Лисом Пустыни, которая должна была, по его мнению, завершиться более бурно и уж ни в коем случае никаких наград не предполагала. В то же время он по-своему оправдывался перед Роммелем, давая понять, что фюрер попросту дезориентировал его относительно своих намерений, ибо в беседах с ним тет-а-тет звучали совершенно иные оценки и просматривались совершенно иные решения.
Уже возле штабного коттеджа Роммель неожиданно наткнулся на торопливо осматривающегося министра пропаганды Геббельса, который, судя по всему, только что прибыл в ставку.
– Вы побывали у фюрера, фельдмаршал? – близоруко присматривался он к поблескивающему бриллиантами «Рыцарскому кресту», единственной награде на маршальском мундире Роммеля.
– Имел честь.
– Об этом можно догадаться по награде, с которой я вас поздравляю. Германская армия давно гордится своим непобедимым фельдмаршалом Роммелем.
– В большей степени благодаря не моим военным, а вашим пропагандистским заслугам, – молвил Роммель.
Геббельс явно уловил в его словах иронию, однако не подал виду.
– Каждый вносит свой вклад в создание великого и величественного Тысячелетнего рейха, господин фельдмаршал. И на всякий случай напомню, что еще древние рыцари говорили: «Какой смысл сотворять подвиги, если о них никто не узнает?» Вот почему они так заботились о том, чтобы вместе с отрядом рыцарей в поход шли и рыцарские трубадуры. Так вот, моя цель служения Германии в том и заключается, чтобы народ знал своих героев и вечно помнил их подвиги. Если считаете, что я не прав, упрекните меня.
– Вы – мудрый человек, господин Геббельс. А главное, вы – человек на своем месте.
– Вот видите: минутная пропаганда, и из непобедимого фельдмаршала Роммеля, воспетого рыцарским трубадуром Геббельсом, вы превратились в славного трубадура Роммеля, воспевшего подвиги непобедимого рыцаря Геббельса.
– Так оно и получается, – впервые за этот день улыбнулся Роммель.
– А вы в течение стольких лет непростительно недооценивали пропаганду, фельдмаршал Роммель.
– Наоборот, в течение стольких лет я постоянно думал о том, что каждый второй мой солдат, который погиб в песках Ливийской пустыни, достоин талантливой рыцарской саги.
– …Каждая из которых будет начинаться словами: «…А еще, как утверждает Геббельс, служил в Африканском корпусе непобедимого фельдмаршала Роммеля славный рыцарь Мюллер или Шмидт…» Но это из области шуток. Если же коснуться серьезных вещей, то приходится констатировать, что наш фюрер, – дипломатично сменил тему Геббельс, – по-прежнему слишком много времени проводит в своем бункерном подземелье. И это не может не тревожить меня, фельдмаршал.
– Да, сейчас он тоже у себя в бункере.
– Вы знаете, Роммель, просто трагично, что фюрер так отгораживается от действительности и ведет такой нездоровый образ жизни. Он почти не бывает больше на свежем воздухе, сидит в своем бункере, размышляет и принимает решения
[57], которые очень часто вступают… в некоторые противоречия с реальным положением вещей. Я не прав?
– Выскажите эти свои соображения фюреру, доктор Геббельс. Хотелось бы мне видеть его реакцию на ваши слова.
– Вот именно, Роммель, вот именно! – уже на ходу согласился с ним Геббельс, поспешливо направляясь ко входу в бункер.
12
– Теперь все понятно: это еще там, в Тунисе, сработала английская разведка, – сплевывал командор сгустки жевательного табака. – Авиация британцев преследует нас от самого мыса Карбонара. Можно подумать, что, кроме нашего конвоя, ни на море, ни на суше у англичан не осталось ни одной достойной мишени.
– И все же каждая миля приближает нас к Генуе.
– Или к небесам.
Барону было понятно настроение командора. Ведущий эсминец ушел на дно еще у южной оконечности Сардинии. Замыкающий бежал к берегам Тосканы, уводя за собой английскую подводную лодку. И кто знает, удалось ли ему уцелеть? Сам «Барбаросса» получил две бортовые пробоины и несколько палубных повреждений. Двенадцать моряков и часть солдат охраны погибли или были ранены. Не лучше обстояли дела и на линкоре «Рюген».
– На траверзе – остров Эльба, – доложили командору по переговорному устройству.
– Французов это, возможно, обрадовало бы, – зло сплюнул Аугштайн. – А нам нужно продержаться до темноты. – Он почти с ненавистью взглянул на зависшее справа по борту непогрешимо-беззаботное солнце и, нервно сжав кулаки, прошелся по мостику. – Второго такого налета мы попросту не выдержим.
– Но его может и не последовать. Дело идет к вечеру.
– Они не успокоятся, пока не убедятся, что от нашего конвоя остались только спасательные круги на воронках.
– Слева по борту скоро откроется мыс Капо-Бьянко. Если англичане угомонятся, к ночи мы сможем подойти к берегу и подремонтироваться.
– У нас нет для этого времени, – резко возразил Шмидт. – Ночь должна быть использована для перехода к Генуе.
– Тогда надо было позаботиться о прикрытии с воздуха, оберштурмбаннфюрер! – вспылил командор. – Как вы могли отправлять такой груз, не позаботившись ни о субмарине, которая отгоняла бы английские подлодки, ни о парочке истребителей, которые встретили бы нас хотя бы здесь, у Тосканского архипелага?
– Позволю себе заметить, командор, что я не распоряжаюсь ни подводным флотом, ни люфтваффе, – незло огрызнулся фон Шмидт. – И вообще, все, что здесь происходит, – это дерьмо. Подводный флот и люфтваффе – тоже дерьмо. Эту ночь мы еще продержимся, а на рассвете вызовем суда поддержки и авиацию.
Он хотел добавить еще что-то, но в эту минуту взвыла корабельная сирена, и командору вновь пришлось объявлять воздушную тревогу. Наблюдатели доложили, что с юго-запада подходят два звена штурмовиков.
– Еще полчаса ада, – молитвенно взглянул на небо командор, – и морское дно предстанет перед нами раем.
Он оказался прав: английские пилоты действительно устроили им настоящий ад. Были мгновения, когда не привыкшему к морскому бою оберштурмбаннфюреру хотелось только одного: чтобы все это поскорее закончилось, пусть даже вознесением на небеса через морское дно. Мысленно он уже поклялся, что никогда больше нога его не ступит ни на один корабль. Осталось только эту клятву осуществить.
Тем временем ничего не менялось: корабль все еще оставался между дном и поднебесьем, а британские пилоты, потеряв одну машину сбитой, вели себя еще более нагло.
В последнем сообщении, которое поступило с борта «Рюгена», говорилось: «Получил множественные повреждения. Тону. Разрешите уйти в сторону материка». И командору ничего не оставалось делать, как ответить: «Разрешаю».
