«Интересно, – мысленно обратился Скорцени к фюреру, – знаешь ли ты, что этот кретин Зомбарт начинал свою карьеру Имперской Тени с того, что грязно пародировал тебя?»
– Сегодня ему предоставляется такая возможность, – на ходу бросил Гитлер и, поглубже нахлобучив бронированную фуражку, решительно направился к стоявшему посреди Вольфбурга дворцу.
Скорцени и Шауб молча переглянулись.
– Сегодня ему предоставляется такая возможность, – подтвердил генерал СС.
Отто, конечно, знал, что многие придворные используют наивный идиотизм личного адъютанта, чтобы как-то уладить свои дела в обход Гитлера или же от его имени. Однако нюхом чуял, что сейчас явно не тот случай.
– Я понял, мой… извините, господин Шикльгрубер, – решительно догнал он главнокомандующего. – Все будет выглядеть так, как если бы вы действительно попали на прием к фюреру Великой Германии. Я выжму из этого Зомби все, что только можно. И пусть попробует не оправдать наши надежды.
– Великий Зомби – его кличка?
– Была. До сегодняшнего дня.
– А что это такое – зомби? – как всегда некстати вмешался Шауб.
– Это германцы, забывшие о своем долге, забывшие о том, что они – германцы, – неожиданно ударился в объяснения сам фюрер. – О которых Геббельс как-то сказал: «Это был час идиотизма. Если бы я крикнул: “Бросайтесь из окна”, они сделали бы и это».
«Германцы, забывшие о своем долге, и те, которых имел в виду Геббельс, – это все же разные германцы», – мысленно не согласился с ним Скорцени. Однако вслух сказал:
– Пойду-ка я приготовлю нашего Великого Зомби к его всегерманской миссии.
– Где мне… подождать? – нерешительно поинтересовался Гитлер. Ему тоже еще только надлежало входить в свою новую роль.
– Штурмфюрер, – обратился Скорцени к одному из стоявших чуть поодаль эсэсовцев, – отведите господина Шикльгрубера в исповедальню владельца замка. Здесь нет места более достойного и богоугодного. Приготовления займут не более двадцати минут, мой… простите, господин Шикльгрубер. Время, вполне достаточное для исповеди.
17
Буквально за час до того, как оберштурмбаннфюрер фон Шмидт должен был ступить в кабинет Скорцени, начальнику диверсионного отдела РСХА доложили, что бывший капитан линкора «Барбаросса» покончил с собой.
– Нет, Родль, мы никогда не сможем смириться с потерей такого командора, – сокрушенно покачал головой первый диверсант рейха, выслушав этот скорбный доклад. – Когда старый моряк уходит из жизни за два дня до присвоения ему чина контр-адмирала – это непостижимо.
– Уверен, что командование военно-морских сил потрясено непродуманным шагом командора Аугштайна не меньше нас.
– Кстати, кто именно сообщил вам об этом прискорбном происшествии?
– Обер-лейтенант Кремпке.
– Тот самый сын ювелира, который был в составе охраны африканского груза…
Они оба глубокомысленно помолчали. «Кто сообщил о самоубийстве Аугштайна, – размышляли они, – тот и является организатором этого “самоубийства”». Но стоит ли напоминать об этом друг другу вслух?
– А что сам обер-лейтенант?
– Я подсказал его начальнику, чтобы завтра же он был отправлен на фронт. Но уже с повышением в чине. Парень явно засиделся и в тылу, и в обер-лейтенантах.
– Надеюсь, он не пойдет по стопам командора и не лишит себя удовольствия дождаться этого повышения.
– Волна самоубийств в кругу людей, так или иначе причастных к доставке из Африки «сокровищ фельдмаршала Роммеля», может перерасти в эпидемию. Мы и так уже потеряли шесть человек. Не считая тех восьми, которые действительно погибли не в боях.
– Поиски кладов всегда связаны с легендами и потусторонней силой.
– Явно потусторонней. Но по стопам своего командора Кремпке не пойдет. Хотя кто знает. Они ведь познакомились еще в Тунисе. Лейтенант явно понравился командору… уже хотя бы тем, что обратился с просьбой помочь перевести его на службу во флот.
– Но ведь согласитесь, Родль, такое обращение не могло не тронуть заскорузлую душу старого морского волка.
– Познакомившись с Кремпке, я посоветовал ему вновь обратиться к командору с той же просьбой. Тем более что после ранения Аугштайн отдыхал в своем деревенском доме неподалеку от Шведта, что совсем рядом с местом службы Кремпке, который, как известно, входит в гарнизон «Лагеря дождевого червя».
– Вот оно что!
– Получив отпуск, Кремпке сразу же отправился в гости к командору.
– Вы утомили меня своими подробностями, – поморщился Скорцени.
– Всего лишь хочу подчеркнуть заслуги Кремпке, – лукаво ухмыльнулся адъютант.
– У оберштурмбаннфюрера СС фон Шмидта они не меньше. Позаботьтесь, чтобы мы встретились с ним на одной из наших городских квартир.
– Например, в квартире Фройнштаг…
– Жестокий вы человек, Родль, – покачал головой Скорцени, давая понять, что своим предложением тот вызывает у него бурю всяческих воспоминаний.
Квартирой Фройнштаг они называли обиталище, в которое Скорцени впервые поселил унтерштурмфюрера, когда она только появилась в Берлине. Это была одна из секретных квартир отдела диверсий СД, которую они использовали в крайне редких случаях – когда нужно было «отдышаться» одному из агентов или провести тайную встречу.
– Кстати, как там поживает еще один хранитель «сокровищ Роммеля», полковник Крон?
Замешательство Родля продолжалось недолго. Он давно взял в свои руки опеку над всеми, кто так или иначе причастен к корсиканскому кладу. И постепенно Скорцени с удивлением открывал в нем гениального организатора всевозможных акций «по устрашению и исчезновению». Он умел делать это, привлекая агентов Скорцени, но так, что при этом и сам, и шеф оставались в тени. А люди умолкали, а то и исчезали совершенно естественным образом, безо всякой огласки.
– Недавно он побывал на встрече с фельдмаршалом Роммелем.
– Напрасно вы иронизируете, Родль, Лис Пустыни всегда был гостеприимным хозяином.
– Особенно когда приглашал господина Крона. Ибо его гостеприимство, как надеется Роммель, будет оплачено из корсиканских тайников.
– То есть хотите сказать, что на оберштурмбаннфюрера Шмидта Роммель не рассчитывает?
– Но ведь и мы с вами, господин оберштурмбаннфюрер, вряд ли станем рассчитывать на услуги Крона.
– Как не станем мириться с тем, что полковник и впредь будет путаться у нас под ногами, дьявол меня расстреляй. Да к тому же, пользуясь покровительством влиятельного полководца.
Их взгляды встретились лишь на какое-то мгновение. Но этого было достаточно, чтобы Родль воспринял слова шефа как приказ убрать полковника. В таких случаях Скорцени всегда недоговаривал, чтобы при необходимости сделать удивленный вид и, избежав каких-либо обвинений, спросить у того же адъютанта: «А кто, собственно, приказывал? Как вы могли решиться на такое?»
