– Фюрер может появляться здесь, когда сочтет нужным, – назидательно объяснил рейхсналожнице. – Была бы на то его воля.
– Вот именно, была бы на то его воля, – невразумительно повторила Ева, прохаживаясь вдоль стола, на котором все еще была разостлана огромная карта Европы. Ева следила, чтобы на вилле все оставалось так, как было при Гитлере. – Но есть ли на то ЕГО воля?
– Чья же еще? Фюрера и Всевышнего.
– Так было раньше, до покушения.
Шатко ступая на невероятно тонких, дугообразных ногах-ходулях, штандартенфюрер преодолел расстояние до двери, ведущей в соседнюю комнату, и, уже взявшись за ручку, сказал:
– В рейхе ничто не может произойти без воли фюрера.
– Я верю и говорю: раньше так оно и было.
– А если что-либо и происходит помимо воли фюрера, то такова была воля… фюрера.
– Вы напоминаете библейского апостола.
– Все мы – апостолы фюрера. Однако по-настоящему осознаем это лишь тогда, когда он уйдет в вечность. Величие и святость Христа люди тоже ведь познали только после распятия. Мы способны разглядеть человека, когда он уже на небесах. Нам так легче видится. Таков этот мир, будь он проклят.
– Почему же Адольф не позвонил мне? – этот вопрос касался не Кефлаха. Ева адресовала его собственным сомнениям и страхам.
– Очевидно, потому, что приездом занимается Отто Скорцени. А где Скорцени – там совершенно немыслимая секретность. Полчаса назад оберштурмбаннфюрер сообщил, что вскоре они прибудут. Возможно, их задерживает в дороге ураган.
– Но почему Отто Скорцени? – встревожилась Ева. – Обычно переездами занимался Раттенхубер. Как вы это объясните?
Штандартенфюрер отчаянно – прямо через галстук и рубаху – почесал грудь и, сонно зевнув, покровительственно взглянул на Еву. Он давно понял, что в великой коварной государственной игре, которую затеял Гитлер, эта полукоролева-полуслужанка оказалась лишней. Просто сама она все еще не способна понять этого. И смириться.
– Вы правы, фрейлейн Браун. Обычно этим занимался Раттенхубер. Или Шауб. Но после покушения…
– Что «после покушения»? – тотчас же встрепенулась Ева.
– После покушения при дворе фюрера остается все меньше людей, которым он может по-настоящему доверять. Тем более когда речь идет о его личной безопасности. Вспомните: фельдмаршалы, генерал-полковники… Занимавшие такие должности, удостоенные таких наград… – Кефлах произносил все это с нескрываемым сарказмом. Но не потому, что осуждал окружавший фюрера генералитет за его предательство, а потому, что осуждал самого фюрера, допустившего, чтобы у него был такой генералитет.
Кефлах – столь стремительно вознесшийся из капитанов да сразу в полковники – считал, что фюреру ничто не мешает вырвать его из этого альпийского логова и, произведя в бригаденфюреры, назначить начальником личной охраны. К этой же мысли он уже не раз подводил и Еву. Так, на всякий случай. Который – чем черт не шутит – рано или поздно может представиться рейхсналожнице.
– Зачем вы об этом, штандартен?.. – обращаясь к нему, Ева предпочитала обходиться первой частью названия чина, как бы непроизвольно упуская «фюрер». Но Кефлах понимал ее. В понятие «фюрер», а тем более – «мой фюрер» Ева вкладывала куда больше смысла, чем кто-либо иной. А потому не позволяла себе называть фюрером кого бы то ни было иного, кроме Гитлера.
– Таков этот мир – будь он проклят. Скорцени – единственный, кто никогда не предаст фюрера. Очень скоро он вообще останется единственным, кому фюрер по-настоящему сможет доверять. Кроме меня, естественно. Здесь, в «Бергхофе», никогда не произошло бы того, что произошло в «Вольфшанце».
– Вы правы, господин Кефлах: Скорцени единственный, кто никогда не предаст фюрера. Но как же страшно, что именно Скорцени, «самый страшный человек Европы», вскоре останется единственным, кому фюрер сможет доверять. Такая перспектива вас не пугает? Точнее, такая безысходность?
Штандартенфюрер молча смотрел на Еву, пытаясь понять смысл сказанного. «Но как же страшно, что именно Скорцени…» – мысленно повторил Кефлах. Нет, для него все это слишком сложно. Кто способен понять женщину, да еще рейхсналожницу?
Комендант спасительно взглянул на часы. Машина фюрера с минуты на минуту должна прибыть в «Бергхоф».
– У вас еще есть минут пять для того, чтобы сделать вид, будто для вас появление фюрера полная неожиданность, фрейлейн Браун. – К Еве давно пора было обращаться, пользуясь словом «фрау», но, поскольку она все же была незамужней, многие, в том числе и штандартенфюрер СС Кефлах, продолжали обращаться к ней как к девице. Тем более что любовнице фюрера, да и ему самому это нравилось.
– Для меня появление фюрера всегда полнейшая неожиданность. Даже когда узнаю о его визите за неделю. Сам фюрер – полная неожиданность для всех нас. Он сам по себе – величайшая неожиданность этого мира.
«Ибо таков этот мир, будь он проклят…», – продолжил ее мысль комендант «Бергхофа».
– Значит, Скорцени… – со смиренной обреченностью молвила Ева. – А вы говорите: «фюрер прибывает по своей воле»…
27
«Мерседес» фюрера комендант ставки фон Кефлах встретил у дальнего поста. Первое, что его удивило – кроме Гитлера, в машине находились лишь водитель и Скорцени. И ни одной машины сопровождения, ни одного человека охраны.
«Напрасно фюрер считает, что первый диверсант рейха в состоянии заменить целое подразделение личной охраны! – мысленно возмутился комендант “Бергхофа”. – Пусть даже он способен чувствовать себя в безопасности только в присутствии Скорцени».
– Что здесь слышно? – пророкотал своим устрашающим басом обер-диверсант, выходя из машины и буквально нависая над худощавым узкоплечим комендантом.
– Все в порядке, господин оберштурмбаннфюрер, – принял стойку «смирно» комендант.
– Я потребовал очистить «Бергхоф» от всех посторонних.
– Но здесь никого, кроме…
– Именно поэтому я и потребовал, – еще больше ожесточилось лицо «самого страшного человека Европы». – Меня умиляет ваша непонятливость, штандартенфюрер.
О том, что чинов и аристократических приставок для Скорцени не существует, Кефлах знал давно. И все же беспардонность этого подполковника СС не могла не поражать.
– В машину, – не давал ему опомниться Скорцени.
Голову в проем автомобильной дверцы фон Кефлах всовывал, как под нож гильотины. Гитлер сидел рядом с водителем и никак не отреагировал на его появление. Втиснувшись на заднее сиденье рядом с комендантом, Скорцени чуть не выдавил его через противоположную дверцу.
– Приветствую, мой фюрер, – едва слышно проговорил полковник.
Он считал себя человеком, близким к вождю. Они знакомы уже много лет. В свободные дни фюрер по часу мог беседовать с ним о горах, альпийских легендах, тайнах карстовых провалов, которые намеревался использовать для складирования сверхсекретного оружия, а также в качестве бомбоубежищ. И был удивлен, что сегодня Гитлер встретил его с холодным безразличием, даже не ответив на приветствие.
