Фон Кефлах старался говорить как можно вежливее. Он с благодарностью помнил, что именно Ева посоветовала Гитлеру назначить его – тогда еще офицера охраны «Бергхофа» – комендантом. Она же дважды спасала его от гнева фюрера: в первый раз уговорила Гитлера не изгонять коменданта, во второй, с чисто женской коварностью, подставила под меч своего разъяренного любовника другого офицера. Вот и получалось, что фон Кефлах обязан этой женщине всем: чином, должностью, спасением от фронта, безбедственным существованием его семьи…
– Присядьте, господин штандартенфюрер. – Ева выждала, пока комендант несмело опустится на краешек соседнего кресла, и продолжала. – По-моему, нам обоим ясно, чту имеет в виду каждый из нас.
– И все же?
– Страшно произносить это вслух, но у меня закралось подозрение, что это был не Адольф.
Фон Кефлах ухмыльнулся, но это была ухмылка идиота. Он так и не понял: шутит Ева или же говорит серьезно.
– Кто же тогда?
– Очевидно, двойник.
– Такого не может быть, фрейлейн Ева.
– Вы видели его?
– Видел.
– Ну и что?
– Я видел фюрера.
– Вы в этом уверены?
– Я видел фюрера, – как можно убедительнее подтвердил фон Кефлах, и Ева заметила, что переносица его побледнела, как это случалось всякий раз, когда фон Кефлах ощущал испуг. В том, что он был отчаянным трусом, она убедилась настолько давно, что уже перестала удивляться этому.
– Но вы действительно видели его?
– …Фюрера, – фон Кефлах вдруг понял: коль уж у Евы в самом деле закралось подозрение в том, что их посетил двойник, то она, конечно же, поделится им с Гитлером. Если Скорцени, этот рейхсдиверсант, подсунул ему двойника, не согласовав это… фюрер, в лучшем случае, сгноит его, начальника охраны, в концлагере. В лучшем случае.
– То есть вы уверены?..
– Абсолютно. А вы?
– Нет.
– Странно. Кто еще способен определить: фюрер это был или двойник, если не вы? – пошел в наступление фон Кефлах. – Кто еще может сделать это с такой достоверностью?
Ева хотела что-то ответить, но вместо слов у нее рождались какие-то странные движения рук, как у неумелого или основательно подвыпившего дирижера.
– Во всяком случае, он показался мне очень странным. Не таким, как обычно.
– Извините, Ева, но фюрер никогда не бывает «как обычно». Фюрер всегда предстает, как… фюрер. Если же у вас возникли подозрения, почему не высказали их Скорцени?
– Можно подумать, что Скорцени привезет двойника, не ведая об этом.
– Почему не заставили двойника раскрыться?
– Каким образом?
– Любым.
– Что вы имеете в виду, штандартенфюрер? – угрожающе приподнялась Ева. Из глубины кресла она восставала, как кобра из кошелки факира.
– Любым приемлемым.
– В постель ложиться с ним, что ли?
– Вы же не были уверены, что это двойник. Так ведь? И потом, почему не поделились своими сомнениями сразу же, в их присутствии?
– Можно подумать, что вы решились бы арестовать Скорцени вместе с его двойником, – скептически осклабилась рейхсналожница и, безнадежно махнув рукой, вновь погрузилась в безмятежность кожаного кресла.
С минуту они угрюмо молчали. У каждого из них была своя правда, свои сомнения и, конечно же, свое оправдание всему тому, что здесь произошло.
– Допустим, что мы все же видели двойника, – первым заговорил фон Кефлах. – Зачем он появился здесь?
– Хотел проверить, признаю ли его. То есть проверить, ясное дело, желал не он, а Скорцени.
– Втайне от фюрера?
– Иногда меня посещает догадка, что и Третий рейх был сотворен втайне от фюрера.
– Может, Скорцени хотел проверить надежность охраны?
– Если ему понадобится расстрелять вас, он сделает это без всякого повода. Никакими утомительными проверками утруждать себя не станет.
Фон Кефлах почувствовал, что Ева пытается если не оскорбить его, то хотя бы мелко, по-женски, досадить.
– Мой вам совет, Ева: не пытайтесь выяснить истину с помощью самого фюрера. Если это был двойник, то он появился здесь с согласия вождя. Если же вас навещал Гитлер, то ваше подозрение способно смертельно оскорбить его.
– То есть вы считаете, что вообще не следует извещать его о моих сомнениях?
– Ни в коем случае.
– А вдруг появление двойника связано с какими-то замыслами заговорщиков?
– С ним был Скорцени, а Скорцени никогда не предаст фюрера. Будь при двойнике любой другой офицер или генерал, тогда еще можно было бы усомниться. Но коль уж его доставил сюда сам Скорцени! И потом, стыдно, что вы не сумели распознать…
– Он ведь не был со мной в постели! – взорвалась Браун, пораженная тем, что комендант осмелился вернуться к столь неприятной теме.
– Ваши сомнения могла развеять только постель? – искренне удивился фон Кефлах.
– Постель способна развеять многое. Вот только она уже давно ничего не развеивает.
– Мне это известно, – сочувственно вздохнул фон Кефлах, поднимаясь. – Вы живете здесь, как затворница. Хотя достойны совершенно иной участи. Но такова эта жизнь, будь она проклята.
– Не нужно говорить об этом. Мне неприятно выслушивать…
– Но и делиться с фюрером своими сомнениями тоже не следует.
Ева удивленно взглянула на коменданта: он хоть понимает, что пытается шантажировать ее?
– Извините, – пробормотал фон Кефлах.
Рейхсналожница поднялась, и несколько минут они молча стояли по разные стороны камина.
– Если не возражаете, этой ночью в здании будет дежурить лейтенант Карнер.
– Кто это?
– Тот новичок, баварец, которого я представил вам три дня назад.
Штандартенфюрер помнил, что этот гигант-красавец заставил Еву задержать на нем взгляд дольше того, чем требовала процедура представления. Рослый, светловолосый, с накачанными бицепсами штангиста, он не мог не запомниться тоскующей рейхсналожнице.
– Какое это имеет значение – он, другой?
– Имеет, Ева, имеет. Эрнст – прекрасный собеседник, холост. Если понравится, могу назначать его как можно чаще. В виде наказания, естественно…
– В виде наказания?
– Будет ли сам унтерштурмфюрер воспринимать эти дежурства как наказания или как награду, это уж зависит не от меня.
Ева хотела что-то возразить, однако штандартенфюрер решил, что все, что можно было сказать по поводу баварца Эрнста Карнера, уже сказано. И вышел.
«А ведь ты мечтала подтолкнуть коменданта к идее назначить дежурным в здании именно этого лейтенанта, – молвила себе Ева. – Просто не знала, как это сделать. – Уже третий день она тайком подсматривала за этим парнем, радуясь каждому его появлению в здании или хотя бы у караулки, где могла разглядывать лицо, всю фигуру в оставленный фюрером полевой бинокль. – И не пытайся, хотя бы для виду, возражать. Комендант затеял эту интригу, пусть и ведет ее на свой страх и риск».
