Помнишь, я говорил, что нижние палубы кораблей обладают особым запахом? Точнее, зловонием. На этой палубе в нос ударяло не только зловоние. К нему примешивался запах отчаяния и страха.
– Жрите, и поживей, – произнес чей-то голос.
Возле моих босых ног с глухим стуком поставили деревянную миску. Я видел лишь черные кожаные сапоги караульного. Вскоре он отошел к прямоугольнику люка, сквозь который сюда ненадолго хлынуло солнце. Потом лестница заскрипела под стуком подков. Люк закрылся. Солнце исчезло.
Внутри миски я увидел галету и овсяную похлебку, похожую на грязное пятно. Неподалеку от меня сидел чернокожий узник. Как и я, он с сомнением поглядывал на принесенную еду.
– Голоден? – спросил я его.
Он не ответил. К своей миске он тоже не потянулся. Вместо этого чернокожий нагнулся к кандалам и стал что-то делать с ними, будто надеялся снять. Он с головой ушел в это занятие.
Вначале оно показалось мне полной бессмыслицей. Пальцы чернокожего постоянно двигались между кожей ног и железом кандалов. Почувствовав мой взгляд, он поднял голову. Чернокожий по-прежнему молчал, однако в его глазах я уловил отблеск тяжелого, болезненного опыта. Затем его руки оказались возле рта. Он стал похож на кота, облизывающего лапы. Я не понимал смысла всех его действий, пока обслюнявленная рука не погрузилась в похлебку. Слюна соединилась с овсяной жижей, и этой смесью узник стал смазывать ногу там, где ее сковывал железный обруч.
С этого момента действия чернокожего перестали казаться мне бессмысленными. Я мог лишь с надеждой и восхищением следить за продолжением его усилий. Его нога покрывалась смазкой, пока не сделалась достаточно скользкой для того, чтобы…
Попытаться выдернуть ногу из «бильбоса». Чернокожий посмотрел на меня. Я хотел его подбодрить, но вдруг понял: лучшее ободрение – полное молчание. Он сморщился и потянул обруч.
Этот человек потрясающе умел владеть собой, иначе сейчас он бы вопил от боли. Но он осуществил задуманное. Нога, высвобожденная из железного обруча, была покрыта жутковатой смесью крови, слюны и овсяной жижи. Ни ему, ни мне все равно не хотелось есть.
Нам показалось, что скрипнул люк. Мы оба повернулись в ту сторону, ожидая, что сейчас опять появится караульный. Пронесло… Чернокожий принялся освобождать вторую ногу и вскоре достиг желаемого. Теперь он распластался на полу, внимательно прислушиваясь к шагам над головой. Пару раз он втягивал голову в плечи и замирал, думая, что идут к нам. Нет, об узниках, казалось, забыли.
А вдруг он сейчас уйдет и бросит меня здесь? Эта мысль меня всерьез испугала. Мы ведь с ним даже не были знакомы. С какой стати он должен мне помогать? Сейчас ему дорога каждая секунда.
Наверное, схожие вопросы пронеслись и в его голове. Затем он поднялся на освобожденные ноги, ненадолго скрылся в сумраке палубы и вернулся с ключами.
Отмыкая замки моих кандалов, чернокожий сказал, что его зовут Адевале. Я шепотом поблагодарил его и, растирая затекшие лодыжки, спросил:
– Дружище, а что ты собираешься делать дальше?
– Украсть корабль, – простодушно ответил он.
Замысел мне понравился, но, чтобы заняться его осуществлением, вначале требовалось одеться. Я быстро вытащил из груды чужого тряпья свой плащ и клинок, добавив к ним кожаные ручные доспехи и кожаную куртку.
Тем временем мой новый друг Адевале отмыкал кандалы других узников. На гвозде висела вторая пара ключей. Схватив ее, я стал ему помогать.
– Как говорят, долг платежом красен, – сказал я первому узнику, склоняясь над его кандалами. – Ты поплывешь со мной.
– После того, что ты для меня сделал, приятель, я пойду за тобой хоть в самый ад…
Мы сумели освободить большинство узников, когда наверху что-то учуяли. Крышка люка с грохотом распахнулась, и по лестнице сбежал караульный с обнаженным мечом.
– Эй! – успел произнести он.
Это было его последнее слово. Мой скрытый клинок ударил его в грудь.
(Удивительное дело: с этим оружием я был знаком всего несколько дней. Я лишь недавно научился им пользоваться, но, когда клинок оказался у меня на руке, возникло ощущение, что я сражаюсь им не первый год.)
А вот убивать тихо и незаметно я пока не умел. Не рассчитав удара, я пригвоздил караульного к ступеньке. Боясь сломать клинок, я осторожно вытащил лезвие, и только успел это сделать, как увидел сапоги второго караульного и острие его меча. Он спешил на помощь сослуживцу. Я полоснул ему по ногам. Караульный вскрикнул от неожиданности и боли, выронил меч и рухнул вниз, составив компанию своему товарищу.
Бывшие пленники были готовы к бунту. Они бросились одеваться и вооружаться, переругиваясь – уже! – из-за того, кому и что достанется. Времени становиться третейским судьей у меня не было. Пришлось нескольких наиболее горячих вразумить кулаком, и вот уже наша компания была полностью готова заняться делом. А у нас над головой суетливо бегали и кричали испанцы, готовясь к подавлению бунта.
Но тут в дело вмешалась куда более грозная стихия. Корабль неожиданно качнуло сильным порывом ветра. Поймав взгляд Адевале, я не столько услышал, сколько догадался о слове, которое он произнес. Одно-единственное слово: ураган.
Корабль принял на себя второй удар, сильнее первого. Время играло против нас. Мы должны были как можно скорее расправиться с испанцами и завладеть кораблем. Каким бы яростным ни казался ветер, дважды напомнивший о себе, он был ласковым бризом по сравнению с настоящим ураганом.
Ураган никогда не появляется как гром среди ясного неба. Он возвещает о себе порывами ветра, и по паузам между ними можно определить примерное время его подхода. Ураган не приходит из ниоткуда. Ты всегда видишь, с какой стороны он надвигается. И если ты опытный моряк (а я к тому времени был уже вполне опытным моряком), то сумеешь сделать ураган своим союзником. Иными словами, если немедленно поднять паруса и выйти в море, преследователи уже не смогут нас догнать.
Вот оно! Ужас перед ураганом сменился мыслью о том, что мы можем заставить природную стихию работать себе на пользу. Адевале понял меня с полуслова и тут же стал объяснять мой замысел остальным.
Испанцы наверняка ожидали, что мы гурьбой повалим через главный люк на полубак.
«Они нас недооценивают, – подумал я. – Это будет им дорого стоить».
Нескольких человек я оставил у лестницы, ведущей на полубак. Они должны были изображать шумное приготовление к атаке. Остальных повел по нижней палубе к корме. Там мы миновали лазарет и бесшумно поднялись на камбуз.
Спустя мгновение мы уже были на главной палубе и, конечно же, застигли испанских солдат врасплох. Они стояли к нам спиной, наведя мушкеты на люк полубака.
Эти беспечные дураки не только стояли к нам спиной, но и думали мушкетами победить тех, в чьих руках блестели мечи и сабли. За эту беспечность испанцы расплачивались перерезанными глотками и вспоротыми животами. Полубак превратился в настоящее поле битвы. Мы стремились сполна воспользоваться преимуществами внезапного нападения и теснили солдат к борту. Палуба заполнилась телами убитых и умирающих. Уцелевшие, забыв обо всем, в страхе прыгали в воду.
