– Я вас слушаю.
– Я читал статью, в которой говорилось, что слишком многие люди поколения, выросшего на видеоиграх, убеждены, что способны на хладнокровное убийство. Я и сам принадлежу к поколению видео, и мне представляется, что цивилизация – лишь тонкая внешняя оболочка вокруг звериной природы человека, а природа эта не имеет абсолютно никаких ограничений в том, что касается убийства. Вы с этим согласны?
Майкл был полон решимости разговорить пациента:
– А вы?
Гоуэл закрыл глаза.
– Так вот, возвращаясь к шалашникам. Пернатым грозит множество опасностей. Представьте себе птицу в свободном полете: не заметив высоковольтных проводов на своем пути, она влетает в эти провода и погибает от удара током. Падает на землю. – Он открыл глаза, уставился на психиатра, продолжил: – Или, к примеру, шалашник может угодить в силки, расставленные птицеловом, который продает птиц в зоопарк. Допустим, он получил заказ на шалашника и поймал самку. Так вот. Что, по вашему мнению, доктор Теннент, будет для самца мучительнее: увидеть труп своей подруги или до конца дней тщетно ждать ее возвращения?
Майкл заерзал на стуле. Пациент не сводил с него глаз. Господи, если бы только этот человек знал, насколько близко он подошел к истине. Этот вопрос был словно гром среди ясного неба. Майкл был не в состоянии ответить на него.
«Аманда. Аманда, милая. Пожалуйста, позвони! Позвони мне, скажи, что ты жива и здорова. Боже мой, Аманда, позвони мне».
Сделав вид, что изучает историю болезни, Майкл украдкой бросил взгляд на часы. До конца приема оставалось еще двадцать минут. Он хотел связаться с Лулу, просто чтобы услышать ее голос, почувствовать что-то вроде близости к Аманде.
А Томас Ламарк с трудом сохранял непроницаемое выражение лица. Он наслаждался моментом. Мальчишкой он любил ловить насекомых – особенно мух, крупных, лучше всего навозных, – а потом прокалывать им одно крыло, вонзать булавку в столешницу и смотреть, как муха пробует вырваться, ощущать смятение насекомого, которое тщетно стремится взлететь.
– Давайте… – начал было Майкл, но тут же понял, что потерял нить. Он попытался взять себя в руки. – Так что, по вашему мнению, будет мучительнее?
Теренс Гоуэл сунул руку в карман пиджака, вытащил монету, подбросил, потом поймал ее на одну ладонь и прихлопнул другой рукой.
– Орел или решка? – спросил он.
Майкл изумленно смотрел на пациента, не уверенный, что стоит ему подыгрывать. Но любопытство взяло верх.
– Ну хорошо, – сказал он. – Пусть будет орел.
Теренс Гоуэл открыл монету:
– Угадали. Вам повезло.
– А если бы выпала решка?
Гоуэл улыбнулся:
– Тогда бы повезло мне.
– Это золотая монета? – заинтересовался Майкл.
– Фамильная реликвия.
Гоуэл сунул монету обратно в карман.
– Вы пользуетесь ею для принятия решений?
– А как вы принимаете решения, доктор Теннент?
Беседа с пациентом явно выходила из-под контроля. Перед началом приема Майкл тщательно изучил предыдущие записи. В тот раз Гоуэл выдавал бесконечную цепочку несуразиц, и они так ни к чему и не пришли. То же самое он делал и теперь. Уходил от главного. Возводил защитную стену. Говорил о чем угодно, только не о том, что требовалось.
Может быть, в этом и состоит его проблема? Гоуэл явно был одержим навязчивыми идеями о смерти. И определенно утратил связь с реальностью. В чем коренились его проблемы? Может быть, он потерял близкого человека?
Почти наверняка так оно и есть.
– Я хотел бы узнать кое-что о вашем детстве, Теренс, – сказал Майкл, намеренно называя собеседника по имени. – Давайте поговорим о ваших родителях.
Он словно бы выключил рубильник. Гоуэл, казалось, полностью ушел в себя. Он неподвижно сидел на диване, словно экспонат музея восковых фигур, не хватало только таблички «Человек на диване».
Никакие усилия Майкла не смогли вывести Гоуэла из этого состояния, достучаться до пациента не представлялось возможным. Наконец врач сказал:
– Наше время истекло.
Тогда Гоуэл поднялся и, не говоря ни слова и даже не посмотрев на него, направился к двери.
– Если вы подойдете к моему секретарю, она запишет вас на следующий прием, – сказал Майкл, втайне надеясь, что доктор Гоуэл проигнорирует это его предложение.
Томас Ламарк записал дату и время следующего приема в свой черный кожаный ежедневник. Он был доволен – консультация прошла хорошо.
Просто идеально.
На обратном пути, ведя синий «форд-мондео» доктора Гоуэла назад на Холланд-Парк-авеню, он снова и снова возвращался к разговору с Теннентом, одновременно с нетерпением ожидая возвращения в свой шалаш. Томас ехал осторожно, чтобы не повредить коробку, которую забрал в Челтнеме, – она все еще стояла у него в багажнике.
Ему не терпелось открыть ее.
Майкл продолжал думать о докторе Гоуэле весь остаток дня. Что-то тут не сходилось. В направлении от его лечащего врача значился диагноз «клиническая депрессия». Но Гоуэл вовсе не вел себя как человек, страдающий от этого недуга.
При депрессии самооценка человека падает. Он не обращает внимания на свою внешность. Утрачивает навыки общения с другими людьми.
У доктора Гоуэла, похоже, напротив, самооценка была достаточно высокая. Язык тела свидетельствовал об уверенности в себе. Он тщательно заботился о своем внешнем виде. Какая уж тут депрессия!
Майкл не сомневался: с этим человеком явно что-то не так. От него словно бы исходила темнота. Возможно, он страдает каким-то психическим заболеванием. Социопатией? Вполне вероятно.
Но только не депрессией.
55
Потребность помочиться достигла критического уровня. Аманда понимала, что долго не продержится.
И тут ее рука нащупала отверстие в стене. Дверь!
«Как, черт возьми, я не заметила ее раньше?»
Нет, она просто не могла ее не заметить – Аманда была в этом уверена, поскольку много раз обошла все помещение.
«Кто открыл дверь?
Господи, неужели здесь есть кто-то еще?»
Колени сведены изо всей силы, бедра сжаты, боль отдается в почках, от нее колет в груди. Аманда вошла в дверной проем и двигалась вперед маленькими шажками, доставлявшими ей мучительную боль.
В этой новой зоне темноты запах был еще отвратительнее. Он жег ей глаза, драл горло. И она чувствовала здесь еще кое-что.
Человеческое присутствие.
– Эй! – крикнула Аманда и не узнала собственного голоса.
Гулкая черная тишина была ей ответом.
