Гленн посмотрел через заднее окно на плотный поток машин.
– Да нет, я вроде как не занят. А что?
Майк нажал на педаль газа, вклинился между двумя машинами.
– В четверг я еду в Лондон на вечеринку. Будем провожать одного парня, с которым я вместе учился еще в семьдесят девятом. Его переводят в разведслужбу. Думаю, классно погуляем: обойдем все злачные лондонские места, а закончим в Сохо, в китайском ресторане. Не хочешь со мной? Обрастешь полезными знакомствами – там будет несколько шишек. Никогда не знаешь, что может пригодиться для карьеры.
– Да я с удовольствием. Спасибо. Спасибо громадное.
– Только отпросись у жены на всю ночь.
– Нет проблем, – ухарски сказал Гленн, хотя на самом деле проблемы были. Ари не то чтобы отличалась особой ревностью, но имела предубеждения против мальчишников.
Майк Харрис, словно прочитав его мысли, посоветовал:
– Скажи, что это по работе.
– Мы никогда не лжем друг другу.
– Тебе и не придется лгать.
– Небось решил, что я подкаблучник? Да ничего подобного!
Харрис ухмыльнулся и промолчал.
Но Гленн никак не мог успокоиться.
– Честное слово! – воскликнул он. – Я ни капельки не боюсь жену!
– С вокзала Хоува в пять двадцать отправляется поезд. На нем мы и поедем. Ясно?
– Ага. А что лучше надеть?
– Что-нибудь такое, чтобы не было заметно пятен от пива. И от губной помады.
64
Среда, 30 июля 1997 года, 08:35
Славянская защита, вариант Ботвинника! Это невероятно старый ход! Шахматный суперкомпьютер «Дип Блю» применил вариант этого дебюта в третьей партии против Каспарова. И вот теперь мой друг Юрген Юргенс из Клируотер-Спрингс, штат Флорида, использовал тот же самый ход.
Очень важно продолжать играть в шахматы по Интернету. Шахматы тренируют мозг, а меня беспокоят провалы в памяти, которые, кажется, случаются все чаще. Меня пугает, что отдельные промежутки времени словно бы исчезают бесследно. Я вот, например, не помню, что делал бо́льшую часть понедельника. Я совершенно забыл про женщину, то есть про зверька. Не принес ей ни воды, ни еды – ничего.
Не то чтобы меня это беспокоило. Сука, которая ложится под доктора Майкла Теннента, не заслуживает сострадания.
Так что вполне возможно, что в данном случае просто-напросто сработало мое подсознание, вот я и забыл про зверька, желая наказать его. Мы все должны время от времени позволять своему внутреннему голосу высказываться. Мы иногда выпускаем свое подсознание во время езды по шоссе, и получается неплохо. Может быть, всем нам следует чуточку больше верить в себя.
Теренс Гоуэл в следующий раз обязательно должен спросить у психиатра об этих провалах в памяти.
Погода нынче утром плохая. Сильный дождь. Зверек даже не понимает, как ему повезло – сидит себе в теплом, сухом месте.
Надо будет сегодня позвонить биржевому брокеру, что-то давно я с ним не говорил. На рынке сейчас вроде как царит стабильность. И мне нужно купить кое-какие продукты. И еще растворитель для удаления с рук машинного масла. Разбирать автомобиль этой суки – нелегкая работенка.
Пока зверек вел себя хорошо. И я, в свою очередь, тоже не давал ему повода для тревоги. У него есть матрас, еда, питье, мыло, полотенце, хорошая туалетная бумага, а ведь все могло сложиться гораздо хуже.
Интересно, как отреагирует сегодня вечером доктор Теннент, услышав, что зверек кричит?
65
Толстяк рассказывал анекдот. Он любил травить несмешные анекдоты в то время, когда весь класс был уже в сборе, а учитель еще не пришел. Его звали Мартин Уэббер. Рыжеволосый, веснушчатый, с маленьким крысиным ртом и щеками как у хомяка. Голос громкий, но при этом писклявый.
Сегодняшнюю свою шутку он рассказывал не в первый раз. Томас Ламарк помнил это, а вот его дебилы-одноклассники, похоже, забыли.
– Жил-был один ирландец по имени Пэдди, он решил покончить жизнь самоубийством и выпрыгнул из подвала!
Томас смотрел, как весь класс держится от смеха за животики. И по-прежнему не понимал, что тут смешного. Некто хотел покончить с собой. Так это же настоящая трагедия. Человеку просто не хватило ума, чтобы понять: если ты хочешь убить себя, то нужно прыгнуть с большой высоты. Похоже, пикантности прибавляло то обстоятельство, что этот Пэдди был ирландец. Почему ирландцев традиционно считали недоумками? Этого Томас не знал.
– Томас не врубается! – сказал мальчишка, которого звали Джастин Уоттс-Уэстон.
– Господи, Томас, ну до чего же ты тупой! – заявил Тони Дикинсон, нависнув над партой Томаса так, что чуть не касался его лицом. – Тупица! Тупарь! Тупарик! Балда! Балда-а-а! Балда-а-а-а!
Дикинсон был далеко не красавец: похожие на солому волосы; на курносой физиономии отвратительные, по-лягушачьи выпученные глаза. Томас вот уже несколько недель думал, что случится, если он полоснет по одному из этих глаз бритвой. Та лежала у него в парте – не совсем бритва, а такой канцелярский нож, которым он пользовался при лепке. Это не составит труда…
– Эй, мамочкин сыночек, если твоя мама такая знаменитая актриса, то почему же она за целый год не снялась ни в одном фильме? – продолжал дразнить его Дикинсон. – Мой отец говорит, что она свое уже отыграла.
Томас как раз собирался броситься на Дикинсона, но тот проворно юркнул за свою парту, и в классе наступила тишина. Вошел мистер Лэндимор, учитель истории.
У Томаса внутри все кипело, он зло поглядывал на Дикинсона. Мистер Лэндимор начал что-то писать на доске, но Ламарку нечего было почерпнуть у этого невежи: он и так уже знал историю лучше учителя.
Мальчик поднял крышку парты и посмотрел на муху – она все еще была жива, потихоньку трепыхалась. Неожиданно она закружилась на месте. Бесшумно, поскольку у нее не было крыльев.
Чуть раньше Томас под лупой с помощью пинцета и канцелярского ножа оборвал ей крылья и лапы. Томас опустил крышку и записал у себя в блокноте: «Пауки плетут из паутины кружева, а мухи просто кружатся». Вот это настоящая шутка!
Потом он закрыл блокнот, чтобы никто не прочел.
Наверняка Мартин Уэббер, любитель рассказывать несмешные анекдоты, ничего не знал о квантовой теории Макса Планка. Его одноклассник понятия не имел о квантовой механике и вряд ли читал «Анатомию» Грея. Томас откопал эту книгу в Кенсингтонской библиотеке и изучил вдоль и поперек, даже все рисунки запомнил. Томасу не составило бы труда вырезать у Уэббера одну почку. А что, здорово было бы поймать Мартина, дать ему наркоз, вырезать у него почку, после чего зашить: пусть себе идет домой. А потом он мог бы отправить родителям Уэббера его почку по почте. Томас продумал все до мельчайших подробностей, и ему эта мысль очень нравилась.
