– Когда я перестану интересоваться такими вещами, можно будет меня хоронить, – сказал Роубак.
Гленн ухмыльнулся:
– Ты давно в полиции?
– Тринадцать лет. В уголовной – девять. А ты?
– Четыре года. В уголовке – два. Можно сказать, новенький. – Он улыбнулся. – Вот я хочу спросить насчет интуиции… Мне кажется, что в нашей работе многое от нее зависит. Ты согласен?
– Ну, как тебе сказать… – Роубак сделал большой глоток, отер рот тыльной стороной ладони. Мимо один за другим проехали три парня на мопедах. Гленн и Саймон посмотрели им вслед, переглянулись. Роубак продолжил: – Да, я думаю, что интуиция… то есть догадка, основанная на знании… – Он поскреб затылок. – Если хочешь знать мое мнение, то настоящему детективу без нее никак нельзя.
Он вытащил из кармана пачку сигарет, предложил Гленну.
– Спасибо, не курю – бросил.
Роубак закурил. Запах был приятный, гораздо лучше, чем табачный туман внутри паба.
– А у тебя никогда не случалось, что интуиция подсказывает: дело нечисто, но доказать ты ничего не можешь? Понимаешь, что надо бы копнуть поглубже, но вот начальство в этом никак не убедить? – поинтересовался Гленн.
Саймон глубоко затянулся и кивнул:
– Было несколько раз.
– И что ты в таких случаях делал?
Роубак пожал плечами:
– Отступался.
– А если дело такое, что отступиться никак нельзя?
– В полиции так не бывает. Если начнешь расследовать все подозрительные случаи, так всей жизни не хватит.
– У меня есть одно дело – никак не могу его бросить, – сказал Гленн.
Роубак посмотрел на него странным взглядом – отчасти настороженным, отчасти любопытствующим.
– И что это за дело?
– Внезапная смерть, которой я занимался на прошлой неделе. Все считают, что это самоубийство, а я не согласен.
– Почему?
Гленн отхлебнул еще пива.
– Ты знаешь Кору Берстридж, кинозвезду?
– Великая актриса, умерла на прошлой неделе.
– Я нашел ее мертвой в собственной квартире с пластиковым мешком на голове.
Роубак поморщился:
– Не лучший способ уйти из жизни. У меня были такие самоубийства. И долго она пролежала мертвой?
– Дня два.
– Подожди – еще познакомишься с кем-нибудь, кто пролежал пару недель.
Гленн вспомнил сегодняшний труп в порту и почувствовал тошноту.
– Спасибо на добром слове.
– Не за что. Ну и почему ты не веришь в самоубийство?
– Я ни в чем не могу убедить своего сержанта, но есть несколько моментов, которые меня смущают. Почему в день смерти Кора Берстридж пошла в магазин и купила дорогой подарок для внучки, которая живет в Штатах, но так его и не отправила? С какой целью в ее квартире находился посторонний человек? Кстати, соседка видела какого-то подозрительного мужчину. Это точно не был грабитель, поскольку он ничего не взял. Почему Кора Берстридж покончила с собой менее чем через сорок восемь часов после получения престижнейшей премии?
Роубак задумчиво посмотрел на собеседника:
– Возможно, всему этому имеются убедительные объяснения. У тебя больше ничего нет?
– Вот скажи мне, Саймон, как бы ты сам поступил на моем месте?
– Ну, я бы дождался результатов вскрытия, поискал бы отпечатки пальцев в квартире – обязательно пригласил бы криминалистов. Думаю, я сделал бы все, чтобы убедиться, что это самоубийство.
– Я тебе не сказал главного. Много лет назад у Коры была соперница, актриса по имени Глория Ламарк. Если ты не фанат кино, то вряд ли про нее слышал.
Роубак насторожился. Где-то он совсем недавно встречал эту фамилию, но хоть убей не мог вспомнить где.
– Ламарк? Как пишется?
Гленн продиктовал по буквам. И увидел, что Саймон призадумался.
– Так вот, у Коры была соперница, Глория Ламарк. В шестьдесят шестом году они обе претендовали на главную роль в фильме «Зеркало на стене». Роль получила Кора Берстридж, сыграла блестяще, ее потом даже номинировали на «Оскар». И вот что любопытно. Кора играет там фотомодель, страшно изуродованную в автокатастрофе. И ее героиня произносит такие слова: «Я больше не могу смотреть на себя в зеркало». Именно это и было написано в предсмертной записке Коры. И больше ни слова.
– Думаешь, все подстроила Глория Ламарк? – Роубак внимательно смотрел на Гленна.
Но тот отрицательно покачал головой.
– Глория Ламарк ненавидела Кору Берстридж, но она ее не убивала – в этом я уверен. Она умерла незадолго до этого, от передозировки лекарства. Странное совпадение, тебе не кажется? Две смерти с интервалом всего в три недели?
Роубак снова затянулся сигаретой. Ламарк. Ламарк. Где же он все-таки слышал эту фамилию?
– Ты завтра работаешь, Гленн?
– Да. В десять я иду на похороны Коры Берстридж, потом на службу. А что?
– Я устал и хочу вернуться на работу – надо кое-что проверить. Извини, что не могу и дальше составить тебе компанию. Поговорим утром. Рад был познакомиться.
– И я тоже.
Гленн отнес оба пустых стакана в паб, спрашивая себя, на какую мысль могла навести его нового приятеля фамилия Ламарк. Затем он медленно и весьма неохотно поднялся на второй этаж, где вечеринка была в самом разгаре.
89
Майкл сидел за своим столом в Шин-Парк-Хоспитал, перед ним лежала история болезни доктора Теренса Гоуэла, в руке он держал телефонную трубку.
Из трубки доносилось: «К сожалению, доктор Сундаралингам сейчас не может подойти к телефону. Пожалуйста, оставьте свои координаты, и он свяжется с вами».
Майкл отсоединился, ничего не сказав и удивившись, что слышит автоответчик, а не живого человека. У каждого врача, как правило, обязательно имеется секретарь.
Он подпер голову руками.
«Доктор Теренс Гоуэл, вы пришли ко мне на прием и завели разговор об утрате близких, об автокатастрофе, как две капли воды похожей на ту, в которой погибла Кейти, о голубе в клетке, о подвале и противорадиационном убежище.
Ваше имя означает „мститель крови“.
Кто вы – невинный человек с массой проблем, чья жизнь странным образом сходна с моей собственной?
Или за всем этим скрывается нечто большее? Как мне это узнать?
Детектив-констебль Роубак побывал в интернет-кафе, но, как и следовало ожидать, ничего не выяснил: отправить письмо в тот день мог любой из двух сотен клиентов. Вот если бы у них было фото…»
Майкл зашел в Интернет, открыл веб-сайт Теренса Гоуэла. Скопировал фотографию и отправил Роубаку по электронной почте.
