Мирна внимала словам Гамаша, оглядывая берег, на котором росли старые корявые деревья. И больше ничего.
– Каину, – повторила Мирна. – Первому убийце.
– Берег столь неприветливый, столь враждебный – он подходил только для прóклятых, – сказал Гамаш. – И все же…
– Да?
Он улыбнулся уголком рта и устремил взгляд на далекий берег.
– И все же я считаю эти места чуть ли не самыми красивыми в мире. Интересно, как это меня характеризует.
– Возможно, вас тянет к прóклятым, – предположила Мирна.
– Возможно, поэтому я бóльшую часть жизнь искал убийц.
– А в Табакене вы бывали? – спросила она.
– Один раз. Мы арестовали одного браконьера за убийство. До ареста он никогда не покидал побережья. Никогда не покидал места своих браконьерских троп. Он умер в тюрьме еще до начала процесса.
– Бедняга, – сказала Мирна.
И Гамаш согласно кивнул.
Он смотрел на почти неестественно гладкие скалы, вздымающиеся из воды громадными полотнищами.
– Есть те, кого тянет к морю, всегда меняющемуся, всегда приспосабливающемуся. Но такие люди никогда не оседают на месте. А есть те, кого тянет к скалам и камням. – Гамаш махнул рукой в сторону берега. – Суровым, но притягательным.
Он посмотрел на Мирну и улыбнулся:
– Простите. Подозреваю, что это звучит романтично.
– Ничего подобного, – возразила Мирна.
Может быть, в Монреале, или Торонто, или Нью-Йорке, или Лондоне это действительно прозвучало бы романтично. Но здесь, у корабельного фальшборта, когда перед глазами холодная, серая вода, суровые серые камни и плотные серые тучи, его слова казались такими естественными.
Мирна посмотрела на Армана. Что его притягивает – камни или море? А ее?
Клара прошла по узкому коридору, приноравливая шаг к нарастающей и непредсказуемой качке. Она обнаружила, что превосходно чувствует себя на корабле. Как и Мирна.
А вот Шартран – нет.
Он все утро оставался в адмиральской каюте. Клара принесла ему сухих тостов и чая. Она впервые увидела их люксовую каюту, которая потрясла ее. Отсутствие Шартрана вызывало у нее подозрения, и она спрашивала себя, уж не прикидывается ли он. Но, увидев тесную, вонючую, неудобную каюту, она поняла, что только умирающий согласился бы проводить здесь время.
При ее появлении Шартран приподнялся, и она прочла благодарность в его замутненных глазах.
– Вы должны уйти, – пробормотал он, пытаясь опереться на локоть. – Не хочу, чтобы вы видели меня таким.
– А если бы у меня случился приступ морской болезни? – спросила она.
– Я бы ухаживал за вами, – ответил он, и его бледно-зеленое лицо приобрело оранжевый оттенок.
Будь лицо Марселя Шартрана цветовым кругом, он бы не сдал экзамен.
Они уселись на узкой койке, и Клара дала ему влажную салфетку и гравол
[100].
Несколько минут спустя лекарство начало действовать, у Шартрана потяжелели веки, дыхание стало глубже, кожа утратила восковой оттенок.
Клара заставила его улечься снова и подоткнула одеяло.
– Не уходите, – прошептал Шартран и закрыл глаза.
Она на секунду задержалась в дверях, прежде чем уйти.
Сообщение о результатах анализа вещества в тубусе пришло во второй половине дня.
Гамаш и Бовуар читали его с возрастающим недоумением.
Оказалось, что это не героин. И не кокаин.
– Как такое может быть? – спросил Бовуар, нахмурив брови. – Я правильно читаю?
Гамаш два или три раза просмотрел отчет. В первый раз быстро пробежал глазами знакомую форму вплоть до существенной части. И тут остановился, словно ударившись о стену.
Потом вернулся к началу и перечитал внимательнее. Но заключение не изменилось.
Порошок в контейнере не являлся фармацевтическим средством. Это было естественное вещество. Однако не самое приятное из них.
Асбест.
Бовуар и Гамаш оторвали глаза от экрана и посмотрели друг на друга.
– Что это значит? – спросил Жан Ги.
Гамаш поднялся на ноги:
– Посмотри, что удастся найти про асбест.
– Хорошо.
Бовуар умел находить фактический материал. Обнаруживал, анализировал, правильно применял. Не автоматически, а как опытный и вдумчивый исследователь.
Гамаш оставил Бовуара за ноутбуком в кают-компании, а сам отправился в корабельный узел связи, где ему распечатали копии отчета. Затем он вышел на палубу и нашел Клару и Мирну – они разговаривали, сидя на скамье.
– Не помешаю? – спросил он.
– Нет, но вот вы выглядите слегка помешанным, – сказала Мирна и похлопала по месту рядом с собой.
Гамаш сел и поведал им о последних открытиях.
– Асбест? – переспросила Клара. – Наверное, естественный? Ведь асбест, кажется, добывают где-то в Квебеке?
– Oui. Даже есть город под названием Асбест, – подтвердил Гамаш. – Вырос вокруг асбестодобывающих шахт. Но он далеко отсюда. Асбест обнаружили в почтовых тубусах вроде того, в котором были присланы картины Питера.
– Как он туда попал? – удивилась Клара.
– Да и где теперь можно найти асбест? – спросила Мирна. – Я думала, его убрали отовсюду и уничтожили много лет назад.
– Верно, – подтвердил Гамаш. – Асбест удалили из колледжа искусств на следующий год после вашего выпуска, Клара.
– Да, я, кажется, слышала об этом, – сказала она.
– Это происходило повсюду, – уточнила Мирна. – Я работала в больнице, и там в стенах нашли асбест. Он использовался для изоляции. Никто, конечно, не считал его опасным. В то время. А когда узнали о его канцерогенных свойствах, то стали отовсюду удалять. Столько хлопот.
– Да, хлопот немало, – кивнул Гамаш.
– Но как он оказался закопанным на поляне в Шарлевуа? – спросила Клара.
– Да еще в почтовом тубусе, – добавила Мирна.
Они втроем наблюдали за изгибами береговой линии и за чайками, парящими в воздушных потоках и ныряющими вниз. Движения птиц становились все более сумбурными, потому что воздушные потоки обретали все большую беспорядочность. Казалось, чайки и сами удивлены – они издавали недовольные крики, когда ветер швырял их туда-сюда.
Гамаш какое-то время следил за ними, потом посмотрел на небо. Оно было мрачным, серым. Не ярким, но зато и не угрожающим.
