На голове у тела лежала подушка. Из-под нее натекла кровь, ручеек, превративший белые простыни в ярко-красные.
Но криминалист сказал бы, что кровотечение прекратилось уже несколько часов назад. Когда перестало биться сердце. Несколько часов назад.
Гамаш пощупал пульс – пульса не было. Тело было холодное, как мрамор.
– Это вы положили подушку ему на голову? – громко проговорил Гамаш в дверь.
– Господи, нет, – раздался голос.
Гамаш и Бовуар переглянулись. Потом, взяв себя в руки, Арман Гамаш поднял подушку, а Жан Ги тем временем фиксировал происходящее.
И тут Гамаш вздохнул. Издал долгий, долгий протяжный вздох.
– Когда появился профессор Мэсси? – спросил Гамаш, глядя на кровать.
Рот мертвеца был слегка приоткрыт, словно за миг до смерти ему в голову пришла какая-то мысль.
Что он мог говорить? «Не делайте этого. Пожалуйста, пожалуйста, бога ради». Стал бы он умолять о пощаде? Стал бы он выкрикивать ответные упреки? Пустые угрозы?
Гамаш сомневался. Он редко видел жертву, так явно примиренную с собственным убийством. С тем, что ее гонят в Самарру, где она предстанет перед смертью.
Но возможно, подумал Гамаш, глядя в спокойные глаза мертвеца, что его свидание со смертью было предопределено.
Два человека, чьи жизненные пути пересеклись много лет назад, пришли к этому страшному мгновению в этом уединенном месте.
– Он появился дня два назад, наверное, – раздался голос через открытую дверь. Словно большой мир говорил с ними. – Я потерял счет времени.
– Когда произошло убийство? – спросил Бовуар. – Не два дня назад. Он умер совсем недавно.
– Вчера вечером. Или сегодня рано утром. Я нашел его таким сегодня, когда пришел.
Наступило молчание, и Гамаш подошел к двери. Питер, ошарашенный, сидел на стуле, руки и ноги не слушались его.
– Посмотрите на меня, – сказал Гамаш спокойным, убедительным голосом.
Он пытался вернуть Питера к реальности. Видел, что тот удаляется, уплывает прочь. Из домика, от берега, от страшной находки.
От окровавленной кровати и окаменевшего человека с разрезанным горлом. Похожего на какую-то гротескную скульптуру. Гамаш не мог решить, улучшает или ухудшает картину это выражение абсолютного покоя.
– Что случилось?
– Не знаю. Меня здесь не было. Профессор Норман отослал меня, попросил оставить их вдвоем и вернуться утром. Сегодня утром. Я вернулся и обнаружил… – Он показал рукой на дверь домика.
Гамаш услышал, как Бовуар фотографирует и надиктовывает на свой телефон:
– Белый, пол мужской. Причина смерти – рана на горле, нанесенная большим ножом, рассечение от сонной артерии до яремной вены. Признаков борьбы нет. Оружие убийства не обнаружено.
– Вы к чему-нибудь прикасались? – спросил Гамаш.
– Нет, – произнес Питер с таким отвращением, что Гамаш не мог ему не поверить.
– Кто-нибудь еще появлялся здесь после вашего прихода?
– Только Люк. Он заходит каждое утро. Я отправил его за помощью.
Питер посмотрел на Гамаша так, будто только что его увидел.
– Вы поэтому здесь, Арман? – Питер пришел в замешательство, заволновался. – Но который теперь час? – Он огляделся. – Нет, прошло не так много времени. Как вы сумели добраться сюда так быстро?
– Говоря «Люк», вы имеете в виду Люка Вашона? – спросил Гамаш, уходя пока от ответа.
Питер кивнул.
– Он последователь Ноу Мана? – спросил Бовуар из домика.
– Я думаю. Точнее, ученик.
– Вашон подходил близко к телу? – спросил Гамаш.
– Достаточно близко, чтобы убедиться в том, что случилось, – сказал Питер.
Он снова представил себе это зрелище, и его глаза расширились.
– Достаточно близко, чтобы взять что-нибудь? – спросил Бовуар. – Например, нож?
Он вышел на крыльцо и уставился на Питера, такого похожего на того Питера, которого он знал много лет, и одновременно не похожего. Этот Питер был рассеянный, неуверенный. Недоумевающий. Волосы у него отросли, растрепались на ветру, одежда, хотя и чистая, сидела кое-как. Его словно вывернули наизнанку и встряхнули.
– Не знаю, – сказал Питер. – Мог подойти довольно близко.
– Подумайте, – потребовал Гамаш твердым голосом, не грубо, но настоятельно.
Питер постарался взять себя в руки.
– Все происходило как во сне. Мы кричали друг на друга. Пытались понять, что произошло. Он хотел снять подушку, но я его остановил. Я знаю, что в таких делах ничего нельзя трогать.
– Но подошел ли Вашон достаточно близко, чтобы взять нож? – спросил Бовуар.
– Да, пожалуй. – Питер насупился, в его голосе зазвучала нетерпеливая нотка, он чувствовал себя оскорбленным. – Но я не видел ножа и не видел, чтобы Люк что-то брал. Он был потрясен и обескуражен, как и я. Вы же не думаете, что это сделал Люк?
Гамаш взглянул на часы:
– Почти полдень.
Но Питеру это ни о чем не говорило.
– Когда вы отправили Вашона звонить? – спросил Бовуар.
– Я пришел сюда, как обычно, около семи. Люк появился несколько минут спустя.
– Пять часов.
Бовуар посмотрел на Гамаша.
– Куда Вашон мог пойти звонить? – спросил Гамаш. – В Табакен?
– Вероятно. Сигнал сюда плохо проходит, но у капитана порта связь обычно хорошая. Она нужна на всякий пожарный случай.
– Насколько нам известно, Люк Вашон так никуда и не позвонил, – сказал Гамаш. – Либо потому, что не хотел. Либо потому, что не смог.
– Если Люк сделал это, то зачем ему возвращаться? – спросил Питер, у которого вдруг включились мозги.
– Может быть, он забыл нож, – предположил Гамаш. – Может быть, он хотел убедиться, что профессор и в самом деле мертв. А может быть, тот, кто убил Нормана, послал Вашона забрать нож и другие улики.
– «Тот, кто убил Нормана»? – переспросил Питер. – Что вы имеете в виду?
Гамаш просто посмотрел на Питера. Но не глазами Армана, его друга, а острым, оценивающим, неумолимым взглядом сыщика, расследующего убийство.
– Я? Вы думаете, его убил я? Но зачем?
– Может быть, муза велела вам сделать это, – предположил Гамаш.
– Муза? О чем вы толкуете?
Гамаш по-прежнему смотрел на Питера, и глаза у того широко распахнулись.
– Вы думаете, что я сошел с ума? Что это место довело меня до безумия?
– Не только место, – сказал Гамаш, – но и общество. Профессор Норман говорил в своих лекциях о десятой музе. Не поэтому ли вы здесь? Чтобы найти его. И ее?
