Дэйзи подошла к камину – рассмотреть картину над ним. Картина была написана маслом, в импрессионистском стиле: темноволосая девушка в желтом платье спускается по ступеням в сад, где пышно цветут кусты и вьется виноград.
За спиной щелкнула дверь, и Дэйзи обернулась.
– Да, это работа Руперта. – На бледном лице Аннабель ярко выделялись покрасневшие глаза. Она была одета в простое бирюзовое платье тонкой шерсти: судя по безупречному крою, из самого Парижа. – Я оставила себе несколько его картин: Генри настоял. Ох, Дэйзи, он так добр, так мне сочувствует, что я все время рыдаю.
– Удивительно, правда? Сочувствие вызывает у нас слезы гораздо чаще, чем подлая обида. Вчера вечером вы заплакали не из-за нападок Джеймса, так ведь? Вас тронуло заступничество Джеффри.
Аннабель кивнула, подошла к Дэйзи, и они сели у камина.
– Генри ужасно переживает. Постоянно просит прощения за то, что сам меня не защитил, что не замечал злобного отношения Джеймса.
– Джеймс старательно скрывал свою злобу от отца – до вчерашнего вечера. А Джеффри наверняка учили не доносить на братьев.
– Генри говорит, что ему должна была рассказать я. Но я не могла! Я не хотела его волновать или ссорить с сыном. Надеялась, со временем Джеймс поймет, что я действительно люблю Генри, и примирится с мачехой. Хотела, как лучше, а вместо этого разрушила ему жизнь. Фенелла расторгла помолвку, вы знаете?
– Да, все утро только об этом и слышу.
– Вот, и ей я тоже жизнь разрушила.
– Какой вздор, Аннабель! Наоборот, хорошо, что Фенелла вовремя узнала о Джеймсе правду.
Фарфоровые часы на бюро издали серебристый перезвон, и Дэйзи глянула на стрелки.
– Без четверти одиннадцать. Вы спуститесь к кофе?
– Не знаю. Стоит ли? Генри обещал пойти со мной, но по утрам он обычно с нами кофе не пьет. Я не хочу, чтобы все подумали, будто я боюсь встретиться с ними без его поддержки.
– А вы боитесь? Боитесь встречи с Джеймсом?
– Нет, он сидит у себя в комнате. Как только полиция уедет, его отправят в Нортумберленд. У Генри там небольшое поместье, и Джеймс будет управлять фермами. Потому-то я и говорю, что разрушила ему жизнь, – в отчаянии заключила Аннабель.
– Глупости! Он сам виноват. К тому же Джеймс любит сельское хозяйство. Все подумают, что он заперся в глуши из-за расставания с Фенеллой. – Если, конечно, он не предстанет перед судом за убийство. – А Джеффри? Встреча с ним вас расстроит?
Аннабель нерешительно молчала, разглядывая свои руки.
– Я хотела бы сказать Джеффри «спасибо», но ему тоже велено не выходить из комнаты. Генри благодарен сыну за мою защиту, но сердит на него за потасовку в гостиной.
– Помню, гувернантка постоянно учила меня «салонным манерам». Она бы сказала, что вчера в вашем салоне манерами и не пахло.
Знает ли Аннабель о том, что Джеффри в нее влюблен? Не этим ли вызвано ее замешательство? Однако про разрушенную жизнь Джеффри она ни слова не говорит. Знает ли лорд Вентуотер о том, что его сын влюблен в мачеху? Еще одна неприятная ситуация. Слава богу, хоть с этим Дэйзи разбираться не нужно.
– Пойдемте, – предложила она графине. – Очень хочется кофе с печеньем. Я все утро старательно трудилась.
– Я скучаю по своей работе. – Аннабель вымученно улыбнулась и встала. – В Италии я помогала приезжим англичанам: подыскивала им слуг, переводила с итальянского и на итальянский… Так я познакомилась с Генри. – Она замерла перед туалетным столиком, глядя на себя в зеркало. – Боже мой, нельзя идти вниз с такими глазами! Холодная вода не помогла.
– Когда я к вам пришла, глаза были еще краснее. Сейчас уже лучше. Вы просто очень бледная, вот глаза и выделяются. Нанесите немного румян.
– Я не особенно умею. Ничем, кроме пудры, не пользуюсь, да и то изредка.
– Я тоже: у меня ужасно здоровый вид. Всегда мечтала быть бледной и интересной, как вы. Зато я наблюдала, как румянится Люси. Выглядит она после этого дивно. Хотите, попробую?
– Да, пожалуйста.
Усилия Дэйзи получили одобрение – ее собственное и Аннабель.
– Помада. Вот так. Теперь глаза совсем не заметны.
Обе дамы припудрили носики и спустились в малую гостиную. К Аннабель тут же радостно засеменил старый спаниель – он, по-видимому, обитал в этой комнате. Уилфред, великодушно развлекавший тетушку театральными сплетнями, поднялся.
– Доброе утро, Дэйзи. Доброе утро… э… матушка. – Он порозовел и смущенно хихикнул. – Чувствую себя полным идиотом…
– Зови меня Аннабель, пожалуйста.
Аннабель часто-часто заморгала, прикусила губу и потрепала пса по голове, явно тронутая словами Уилфреда. Как бы снова не расплакалась, обеспокоенно подумала Дэйзи и сжала руку графини.
– Отцу не понравится, – несмело возразил Уилфред и нервно пригладил волосы.
– Не переживай, я с ним поговорю. Попробуешь? Пожалуйста.
– Согласен, Аннабель.
– Так-то лучше, – благодушно улыбнулась леди Джозефина, и ее пухлые щеки поползли в стороны. – Ужасно неловко, когда не знаешь, к кому как обращаться. Современная молодежь в этом отношении восхитительно небрежна. В дни моей юности было немыслимо, чтобы джентльмен называл даму по имени, если она ему не сестра или не жена.
Леди Джозефина продолжала в том же духе, пока не подали кофе. К ним присоединились лорд Вентуотер и сэр Хью, пришли Филипп с Фенеллой. Кофе лился в чашки, пироги и печенье передавались по кругу, легкая беседа не смолкала… Словно лорд Стивен и не тонул, а Джеймс не впадал в немилость. О вчерашних событиях напоминало лишь ворчание Филиппа: тот приглушенно жаловался Дэйзи, что старший инспектор почему-то задерживается.
Затем Филипп завел пространный рассказ о своей машине – стареньком двухместном «свифте». Он сам поддерживал автомобиль на ходу «при помощи слюны и веревки». Дэйзи молча вздохнула – жаль, что благородное происхождение не позволяет Филиппу работать автомехаником. И тут вошла Марджори. Ее скромная одежда, губы без привычной яркой помады, тусклые запавшие глаза неожиданно вернули всех к неприятной реальности. Воцарилась тишина.
Нарушил ее Уилфред.
– Ты как, получше, старушка? Налью тебе кофе.
– Спасибо, Уилл, – благодарно кивнула она, и гул беседы возобновился.
К Марджори подошел лорд Вентуотер, взял ее ладони в свои. Отец с дочерью тихонько заговорили, она кивнула – раз, другой. Уилфред принес сестре кофе, граф коротко обнял дочь и вернулся к жене.
Дэйзи услышала, как он произнес:
– Мне нужно работать, дорогая, – и поцеловал Аннабель в щеку.
Аннабель проводила мужа тоскливым взглядом, полным нежной признательности. Дэйзи прочла в нем надежду вперемешку со страхом.
