Заблестели под солнцем позолоченные маковки школы-церкви «В память всех убиенных в войне 1904–1905 гг.». В овраге, который располагался чуть ниже церкви, и где были разбросаны домишки городской бедноты, затеплилась жизнь, переговаривались соседки, потянуло чем-то съестным.
* * *
Район этот назывался «нахаловкой». И застраивался он вопреки всем запретам.
Дмитрий Александрович вспомнил, что, по существовавшим тогда правилам, если застройщик успеет сложить за ночь печь, вывести трубу и эту печь затопит, то его уже с этого места не сгоняли. Сколько же таких «нахаловок» понастроено по всей России!
А вот и недостроенный польский костел, чуть дальше немецкая кирха, здание Восточного института и золотые купола Успенского собора. По нечетной стороне высится женская гимназия (коричневая, по цвету платьев гимназисток), здание инженерного управления Владивостокской крепости, виднеются башенки Пушкинского театра. Внизу на Светланской выстроились в ряд офицерские дома и казармы флотского экипажа. За туманной дымкой еще не видно Русского острова и выхода в открытое море.
Мацкевич тяжело вздохнул, вспоминая свою службу на «Громобое», возвращение в порт после самого тяжелого боя с японской эскадрой. Тогда врага не пропустили, а сейчас он сам пришел и распоряжается в городе как хозяин.
Из полуоткрытой двери выглянула хозяйка и пригласила к завтраку.
Днем Мацкевич, уже в форме инженер-механика, капитана 2-го ранга, отметился в комендатуре. Он решил больше не давать повода патрулям, даже иностранным, задерживать себя «для выяснения личности».
После этого он спустился к корабельной набережной, к местам, где когда-то стояли крейсер «Громобой» и другие корабли Владивостокского отряда. Теперь здесь теснились корабли-иностранцы. А на месте стоянки «Громобоя» застыл броненосец под японским флагом и иероглифами, обозначающими название – «Ивами».
Несмотря на измененный силуэт Дмитрий Александрович узнал в нем эскадренный броненосец «Орел», который был построен на Галерном острове в Санкт-Петербурге и вступил в строй уже во время Русско-японской войны в октябре 1904 года. И в составе Второй эскадры Тихого океана совершил переход с Балтики на Дальний Восток. В Цусимском бою 14 мая 1905 года «Орел» получил множество попаданий японских снарядов, но сохранил боеспособность[8]. На следующий день корабль был сдан японцам и в 1907 году после капитального ремонта вступил в строй японского флота под названием «Ивами». В 1918-м корабль прибыл во Владивосток, являясь флагманским кораблем японской эскадры.
«Да, – подумал Мацкевич, – это только японцы могут с такой поистине восточной изощренностью напомнить России о позоре прошлой войны».
Но виноватым лично себя он не считал, потому что сделал все от него зависящее, чтобы не уронить честь Андреевского флага.
Тем не менее сердце будто чем-то защемило. Постояв у причала и вспомнив боевых товарищей, Мацкевич поднялся по адмиральской набережной мимо арки Цесаревича и вышел к Главному морскому штабу на Светланской.
Несмотря на позднюю осень ласково грело солнце, стояла прекрасная пора приморской осени. Такая погода продолжалась до начала ноября.
Мацкевич направился по Светланской в центр города. Его обогнала группа женщин-американок, большинство из которых было одето в мешковатую форму защитного цвета и форменные шляпки с кокардами. Они оживленно переговаривались между собой, иногда раздавался дружеский смех. Среди них он заметил знакомое лицо, но не мог припомнить, кто это.
«Армия Красного Креста из Америки», – неожиданно вспомнил Дмитрий Алексеевич. Хозяйка рассказала за завтраком о том, что во Владивостоке появились женщины-американки, которые добровольно приехали во Владивосток с благородной миссией оказания помощи раненым и больным[9].
В этот же день, ближе к вечеру, когда ярко-оранжевое солнце перевалило за сопки, окружающие Амурский залив, Дмитрий Мацкевич встретил еще одну американку, знакомую еще со времен Русско-японской войны. Навстречу ему, соскочив с трамвайной подножки, спешила куда-то Элеонора Прей, немного располневшая, но все же узнаваемая. Она не признала в Мацкевиче знакомого. Перед ней стоял солидный офицер-моряк со шкиперской бородкой и усами, еще черными, но подернутыми серебряными нитями первой седины. Мацкевич заметил на платье Прей нагрудный знак сотрудника Американского Красного Креста. Он не стал напоминать Прей о знакомстве и прошел мимо, подумав: «Не узнала, ну и бог с ней…»
Однажды вечером в дверь дома, где остановился Мацкевич, постучали, и хозяйка провела к нему в комнату долгожданного гостя. Им оказался Виктор Петрович Вологдин. Дмитрий Александрович еще в Петрограде дал ему адрес на случай, если тот прибудет во Владивосток.
Они крепко обнялись и за чашкой чая с душистым малиновым вареньем, которое тут же спроворила хозяйка, обменялись последними новостями.
Виктор Петрович сразу же доложил:
– С вашей семьей, Дмитрий Александрович, все в порядке. Малыш крепенький, здоровенький. Старший, Вадим, очень серьезный «молодой человек», как я его называю, во всем помогает Марии Степановне. Да и жена ваша в добром здравии. В общем, объединилась с моей семьей, живут как бы коммуной. Да и по-другому в это лихое время нельзя.
– Спасибо за хорошие вести, – поблагодарил Мацкевич.
В тот вечер они засиделись надолго, обсуждая непростые вопросы, самым главным из которых был сакраментальный «что делать?».
Дмитрий Петрович был в восторге от Владивостока, от моря, от сопок, от прекрасной осенней погоды. Такого он не видел и не ощущал ни в Поволжье, ни тем более в Петрограде.
Мацкевич к этим восторгам относился более спокойно. Все это он уже пережил.
– Подожди, подожди, Виктор Петрович, еще хлебнешь прелестей погоды во Владивостоке, – остудил он своего друга.
– Давай перейдем к более серьезным проблемам, – продолжал Мацкевич. – Обстановка в Сибири, и во Владивостоке в частности, очень сложная. Да вы и сами видели, что на улицах города каких только иностранных мундиров ни встретишь. Пальцев на руках едва хватит, чтобы пересчитать: Япония, Америка, Великобритания, Франция, Италия, Чехословакия, Венгрия, Канада и даже Китай. Кстати, чехословаки баснословно быстро превратились из военнопленных в боевой, прекрасно вооруженный корпус, – закончил он.
Несмотря на многолетнее знакомство Мацкевич и Вологдин так и не перешли на «ты», но оно иногда проскальзывало.
Оба тяжело помолчали. Ведь нужно было на что-то решаться… Где-то на полдороге к Владивостоку застряли их семьи. Дмитрий Александрович нарушил молчание первым.
– Я тут встретил сослуживцев, старых знакомых. Каждый из них по-своему оценивает политическую обстановку в городе. Но кое-какие выводы сделать можно. Вероятно, большевистскому правительству не до окраин, поэтому японцы высадились здесь уже в конце 1917 года. Собственно, они и являются наиболее значительным воинским континентом, численность которых приближается к 72 тысячам человек. Великобритания, Франция, Италия вместе выставили 19 тысяч штыков. Китай, под нажимом Японии, командировал 1200 солдат. Чехословацкий корпус, следует на родину из плена, в который его бойцы попали в годы Первой мировой войны, и насчитывает около 15 тысяч человек. Вот такая ситуация образовалась в Сибири, – резюмировал Мацкевич. Вологдин только покачал головой, Дмитрий Александрович продолжал: – Я краем уха слышал, что во Владивосток то ли приехал вице-адмирал Колчак Александр Васильевич, то ли его ждут. Я с ним давно знаком. Хорошо бы встретиться.
