Лейтенант Асеенков прибыл в роту в последний день перед отправкой сюда. На взвод его Мотовилов решил не ставить. Со вторым взводом неплохо справлялся старшина Звягин. Снимать его, воевавшего с лета, с должности, которую он исполнял, пожалуй, лучше лейтенантов, Мотовилову не хотелось. И лейтенанта он держал пока при себе.
Три мотоцикла выскочили из-за перелеска и, обгоняя один другой, помчались по дороге. Это были немцы. Мотовилов узнал их по низкой посадке, по пулемётам, закреплённых на турелях в колясках, и по особому стуку моторов. Два мотоцикла вырвались вперёд и уже настигали бегущих. А те, вместо того чтобы свернуть к лесу или хотя бы отбежать подальше в поле и залечь, продолжали бежать вдоль дороги.
Немцы кричали бегущим:
– Иван! Сталин капут!
Уже был хорошо слышны их голоса и смех.
Мотовилов опустил бинокль и приказал стоявшим рядом связным:
– Живо во взводы и – чтобы все замерли. Огня без приказа не открывать!
Как бы тщательно ни готовил Мотовилов своих людей к бою, как бы ни старался предусмотреть и то, и то, и то, война всегда предлагала наихудший из всех возможных вариантов. Вот и теперь, наблюдая за тем, как немецкие мотоциклисты гнали по жнивью его боевое охранение, Мотовилов понял, что фронтовая фортуна снова скорчила ему гримасу.
– Братцы! Братцы! – кричало поле; поле задыхалось от бега и ужаса настигавшей погони, поле взмахивало руками и взывало о помощи.
«Только бы не сдали у кого-нибудь из бойцов нервы, – подумал Мотовилов. – Если начнут стрельбу, раскроют всю оборону, и тогда нам тут долго не удержаться. Ведь мотоциклисты – это разведка, то же, что и у нас, передовое охранение». Встретились два охранения, и результат этой встречи он, командир роты, сейчас наблюдает в бинокль. А что, если и рота точно так же побежит, если в поле появится не три мотоцикла, а тридцать, да с танками и бронетранспортёрами?
Два мотоцикла гнали на полной скорости, какая только была возможна на размытой дождём полевой дороге. Один немного отстал. Расстояние между мотоциклами и бегущими бойцами сокращалось с каждым мгновением. И вот один из бегущих остановился, резко повернулся лицом к дороге и вскинул винтовку. Но выстрелить он не успел. Его опередили мотоциклисты. Два пулемёта одновременно заработали в колясках, разбрасывая в полусумерках клочковатое пламя. Все трое упали в стерню. И сразу наступила тишина. Во всяком случае, так показалось многим, наблюдавшим за происходящим в поле из окопов.
Мотовилов глянул вправо и влево, перевёл дыхание. Слава богу, рота молчала. «Пускай едут, – подумал он, – возле моста их остановит Трояновский. Но было бы совсем хорошо, если бы и Трояновский пропустил их дальше, в деревню. А если они заметят окопы? Это ж дураком надо быть, чтобы не заметить окопавшуюся роту».
Но мотоциклисты повели себя иначе. Первые два мотоцикла, которые гнали красноармейцев вдоль дороги, а потом открыли по ним огонь, вначале пытались перескочить через неглубокий кювет и съехать на поле, видимо, мотоциклисты хотели осмотреть убитых. Один мотоцикл тут же застрял в грязи. Его кое-как вытолкнули. Через минуту он, швыряясь грязью из-под заднего колеса, помчался назад, к перелеску. Два других с интервалом в двадцать-тридцать метров начали медленно спускаться к речке.
– Товарищ старший лейтенант, мне кажется, они приняли наше охранение за группу отступающих. – Лейтенант Багирбеков стоял рядом с ротным и напряжённо смотрел в поле. Крылья его ноздрей, как показалось Мотовилову, стали ещё тоньше и побелели.
– Как думаешь, куда он поехал?
– Если это разведка, то докладывать.
– Что? Что докладывать?
– Достигли населённого пункта Малеево. Путь свободен. Противника не обнаружено.
– Вот именно. Водевиль! В гриву-душу… Сейчас они спустятся к мосту, и начнётся стрельба. А ну-ка, Васильев, отойди в сторону. – И Мотовилов лёг к пулемёту. Он сразу поймал в прицел второго мотоциклиста, который нахохленной куклой в промокшей, должно быть, шинели сидел за низко опущенным рулём и усиленно газовал, стараясь проскочить ложбинку перед мостом. Мотовилов уже положил палец на спуск, но тут увидел, что первый мотоцикл тоже остановился. С него соскочили двое и побежали к своим напарникам, чтобы помочь им вызволиться из грязи. И тут щёлкнул одиночный выстрел. Немец, сидевший в коляске, сунулся головой вниз. Какое-то мгновение Мотовилову казалось, что пулемётчик возится со своим MG, но, когда тот замер, а сгрудившиеся возле застрявшего в грязи мотоцикла кинулись врассыпную, понял, что тот готов. А в следующую минуту стрелять Мотовилову уже было нельзя. Потому что из кювета и из-за ракит, тесно обступавших дорогу, выскочили сапёры и ринулись на немецких мотоциклистов. Среди них Мотовилов узнал и сержанта Трояновского. Возле мотоцикла началась свалка, раздались крики, ругань, послышались удары. Как будто плотники стареньким, примятым от долгого употребления чехмарём
[9] доводили до нужного угол очередного венца.
– Эх, мать честная, что ж мы тут сидим, когда там наших!.. – закричали там и тут в ячейках.
– Сиди, дядя, там теперь и гвозди из подмёток высыпались, а не только…
Схватка в ложбинке длилась какие-то минуты. Вскоре оттуда повели пленных, потащили раненых.
– Да подсобите ж вы, сук-кины… – кричал, захлёбываясь розовой пеной, красноармеец. Он то делал несколько шагов вперёд, к мосту, то присаживался на корточки посреди дороги, прижимая к груди окровавленные ладони.
И тогда, не дожидаясь дозволения командиров, из окопов выскочили несколько человек и побежали вниз, к мосту и переезду. Некоторые бежали без винтовок.
В группе сержанта Трояновского почти все были переранены. Сам Трояновский, смахивая рукавом кровь со лба, толкал прикладом трофейной винтовки рослого немца с нашивками оберефрейтора. Жёлтый кант на погонах свидетельствовал о его принадлежности к мотоциклетной или, скорее всего, к мотоциклетной разведывательной части.
Оба мотоцикла укатили в деревню, свалив прямо на коляски искромсанные штыками и сапёрными лопатками трупы мотоциклистов, завалили за ближайшим сараем картофельной ботвой. Оружие и снаряжение, в том числе и ранцы, принесли на НП командира роты.
Мотовилов приказал перевязать сапёров и принялся допрашивать пленного обрефрейтора. В какой-то момент ему, дважды побывавшему в окружении и не раз сходившемуся с противником лицом к лицу, казалось, что он вполне сможет поговорить с пленным, задать ему необходимые вопросы и получить внятные ответы. Но когда немец, увидев, Мотовилова и, видимо, поняв, что его привели к офицеру начал что-то говорить ему и требовательно жестикулировать, одновременно указывая на Трояновского, которого перевязывали неподалёку в траншее, ротный поправил портупею, оглянулся на Багирбекова и спросил:
