Автомат ему подарил Мотовилов. За удачно проведённую разведку и захват «языка» под Тарусой.
– Тебе, Плотников, похоже, больше интересовали души, что в хлевах обитают?
Вопрос ротного разведчика не смутил.
– Разведчик должен обследовать всё! – выпалил тот в ответ.
– Ладно, Плотников, свободен. Но не думай, что после Тарусы тебе всё можно.
Боевые охранения ушли за реку. Мост заминировали. Сапёры с группой прикрытия окапывались там, внизу.
Из первого взвода Мотовилов приказал передать им пулемёт «гочкис»
[1] с небольшим запасом патронов.
На Десне они были вооружены лучше. Но и там не удержались. Мотовилов старался об этом не думать. Но не получалось.
Надо было выкраивать из того, что имелось в наличии. Два пулемёта по флангам, без них не обойтись. Один – к мосту. Оставался один, нештатный. Старенький, повидавший виды пехотный Дегтярёва они подобрали в нескольких километрах западнее Тарусы, когда сменяли группу прикрытия. Тех только что обработали пикировщики. Раненых увезли в тыл, убитых сложили неподалёку. Оружие и боеприпасы тут же разошлось по рукам. Пулемёт он нашёл возле землянки, в ровике. Его либо не заметили, либо никто брать не захотел. У пулемётчика на фронте судьба незавидная. Все за ним охотятся – и снайперы, и миномётчики, и орудия прямой наводки. Всем он кость в горле. Мотовилов приказал забрать тот пулемёт. Пулемёт слегка покорёжило осколками. Но ничего, в роте нашлись умельцы, отремонтировали. Теперь этот сверхштатный ПД связисты всегда носили с собой. Устанавливали рядом с ротным НП. Мотовилов иногда стрелял из него сам.
Если взглянуть на карту глазами немца, хотя бы командира пехотного полка, то явным виделось следующее. Самый короткий путь до шоссе и железной дороги – через Серпухов. И Мотовилов от этой мысли мгновенно вспотел. Чтобы смести с позиций его роту, состоящую на девяносто процентов, как он иногда выражался, из московского бульварного сброда и людей умственного труда, вполне достаточно будет батальона. А если с усилением, то и двух взводов достаточно. Забросают окопы минами, а тем временем обойдут с флангов и – крышка роте, в гриву-душу…
Немцы напирают с запада и юго-запада. На северо-западе, в стороне Детчина и Недельного, их, должно быть, не пропустили. Там гремит не переставая. День и ночь. А в стороне Тарусы тишина. Может, уже прорвались. Значит, скоро будут здесь.
«Неужели, – думал минуту спустя старший лейтенант Мотовилов, – мы, третья стрелковая рота, с четырьмя пулемётами и девяносто двумя винтовками, и есть последние войска, которые закрывают путь на Москву?» В Тарутине, когда неделю назад они выступили оттуда после переформировки, никого не оставалось. В роты в качестве пополнения были включены даже местные жители призывных возрастов. Там, позади них, уже никого нет. Одни женщины, дети, старики. И свободное пространство, никем не охраняемое. Пустые, открытые дороги…
От этих мыслей можно было сойти с ума.
Вчера в штабе дивизии Мотовилову неожиданно отдали приказ форсированным маршем двигаться в сторону железной дороги, а там повернуть на северо-восток, переправиться через Оку в районе села Подмоклого и занять оборону по реке Боровне на участке деревни Малеево северо-западнее Серпухова. Начштаба нарисовал маршрут на карте Мотовилова и сказал: «Бегом, Степан Фомич. Чтобы немцы нас не опередили. Перед Тарусой мы не удержимся. А там, на Протве, и Боровне, может, и зацепимся. Постоим. Только вот что… Это уже и приказ, и пожелание командующего: роту не положи, как полк положил на Десне. Другой не будет. Уцелеете и здесь, дальше воевать пойдёте рядовым солдатом». – «Что, прямо так и сказал?» – переспросил Мотовилов, глядя в глаза начштаба. «Передаю, Степан Фомич, слово в слово». Мотовилова вначале охватила обида. Как же так? Остатки полка, знамя, дивизионный медсанбат, приставший к ним в пути, из окружения вывел в полном составе. Триста шестнадцать человек одних только раненых!.. Вот тебе благодарность. Какому-то Мехлису, гниде тыловой, на глаза попал, когда у того было плохое настроение… Но потом ротный одумался и согласился с командармом: роту надо беречь, потому как более или менее полносоставных рот сейчас тут, под Москвой, меньше, чем полков под Вязьмой. И через минуту он уже забыл обиду, которая все эти дни сидела в нём, саднила, как вчерашняя заноза под кожей. Жалко только было автомата. Как бы теперь он ему пригодился!
Перед самым выдвижением прошёл слух, что на станцию Тарусская начали прибывать составы с пополнением. То ли маршевые батальоны, то ли свежая дивизия. Была надежда, что их сменят, что на новый рубеж выбросят другую, свежую группу. Более многочисленную, с усилением хотя бы в виде артдивизиона или миномётной роты. Сменили… Не говоря уже об усилении. Правда, перед самым выходом сюда дали троих бронебойщиков. Без вторых номеров, но хотя бы с ружьями и достаточным запасом патронов.
Мимо той станции они прошли ночью. Только слышали в отдалении, как сопел паровоз под парами и погромыхивали буферами вагоны. Полки выгружали из теплушек армейское имущество, выводили коней. Снимали с платформ дивизионные орудия и короткоствольные полковушки. Миномётчики хлопотали возле своих обозов, бережно складывали на подводы трубы и плиты батальонных и ротных миномётов. А их третью роту сходу погнали сюда. С шестью «гочкисами». Даже боекомплект им выдали не по полному штату. Бойцы получили по двенадцать обойм и по шесть гранат на отделение. А это – ровно половина того, что должен иметь боец в своих подсумках
[2].
