В глубине проулка лопнула граната, потом другая. Немного погодя вернулся Гусёк. Он тащил пулемёт. Тянулась по снегу лента с длинными, как карандаши, патронами. Дырчатый кожух с шипением дымился, издавая приятный металлический запах.
– Вот, Нил Власыч, трофей прихватил.
– Ванников помер, – ответил Отяпов.
– Что, наповал?
– Наповал. Вот тебе и Калуга…
Вскоре пришли лыжники. А за ними – связной из штаба батальона с приказом: атака деревни отменяется, срочно возвращаться назад.
Отяпов с Гуськом вытащили тела убитых к дороге. Оружие забрали с собой. Раненых увезла Лидка. Хоронить своих товарищей им было некогда. Местные похоронят. Хотя местных никого не видать. Ни души. Должно быть, все ушли в лес. Или немцы угнали.
Оказывается, батальонная колонна меняла маршрут движения. Деревня им теперь была не нужна, её они обходили стороной. Видимо, разведка нашла другую дорогу, более пригодную.
Глава восьмая
Бой за деревню
В Калугу Отяпов не попал. Полк обошёл город с северо-запада. Шли маршем, без остановок и боёв. Всё уже было сделано. Вдоль дорог стояли уткнувшиеся в кюветы громоздкие немецкие грузовики и наши ЗиСы и полуторки с выгоревшими кабинами и обгоревшими, будто обглоданными каким-то неимоверным и жадным зверем скатами.
– Хороший город, – сказал Курносов. – Я до войны тут бывал.
– Пожгли сильно. – Отяпов смотрел на дымчатую кромку горизонта, которую обрамляли плотно наставленные дома незнакомого города, той самой Калуги, о которой столько говорили все эти дни и откуда родом был Ванников.
– Да, пожарищем пахнет.
Вскоре повернули левее и вышли к крайним домам. Домишки здесь стояли так себе, не лучше, чем у них, в Отяпах. Правда, все крашеные в голубой или в зелёный цвет. И наличники резные, в затейливых узорах. Такого художества у них в деревнях не водилось.
Отяпов шёл и любовался наличниками. Каждый следующий дом был украшен узором, который совершенно отличался от предыдущего. «Мудрёный, видать, тут народ живёт, – подумал Отяпов, – завистливый. Вон как своё от соседского отгораживает. Вот такой и Ванников был, царствие ему небесное. Не дошёл до своего дома. Тоже, должно быть, с узорами да затейством… Дети сиротами остались».
Возле дороги лежала полуобгорелая лошадь, задрав кверху копыта. Её уже свежевали две старухи и мальчонка. Старухи рубили топором куски мёрзлого мяса, а мальчик складывал их на санки, стоявшие в черном затоптанном снегу, обмётанном копотью. Топор у старух был, должно быть, туп, и у них получалось плохо. А может, труп лошади сильно застыл. Ротный сказал, что ночью давануло до тридцати пяти. Ну, ничего, в такой одёжке, в какую обмундировали их перед наступлением, пережить и не такой мороз можно.
Мальчик смотрел на идущую колонну и рассеянно улыбался. Должно быть, голодный, подумал Отяпов. Но его опередил пулемётчик Гридников. Он перескочил через кювет и сунул мальцу кулёк. Что у него там было, неизвестно. Может, сахар да сало. Что им ещё выдавали перед маршем? По банке рыбных консервов и гороховый концентрат. Гридников – человек добрый, он всё отдаст.
А малец чем-то на Власика похож. Только, может, ростом поменьше.
Отяпов оглянулся. Но шедшие сзади уже закрыли обочину дороги, где старухи и малец разрубали убитую лошадь.
К вечеру вышли к деревне. Деревня целая, дома все стоят, не пожжены, не побиты снарядами.
За деревней шла стрельба. Пока палили из винтовок, да изредка дёргал морозный звонкий воздух наш «максим». Басовитый его грохот раскатисто стлался по вымерзшей лощине, где лежали несколько убитых. Чьи, пока непонятно.
Расположились за домами и сараями. Ротный сказал, что предстоит атаковать ту сторону лощины. Там засели немцы. Неужто, придётся лезть через лощину в лоб, без артподготовки?
Отяпов высунулся из-за угла, чтобы получше осмотреть местность, где им через минуту придётся умирать. Лощина неширокая, перескочить можно в один мах. Несколько стёжек протоптаны на ту сторону. По ним, должно быть, и бежали те, что лежат теперь, припорошенные снегом. Один лежал совсем близко, за колодцем. Отяпов присмотрелся: немец! «Так тебе и надо, чёртов сын», – подумал об убитом Отяпов.
Рядом шевелился Курносов. Он устраивался поближе к фундаменту.
– А ну-ка, подвинься, – сказал Отяпов и толкнул его валенком в бок. – Убери-ка свой лафет в сторонку.
И точно, вскоре и их очередь подошла.
Вначале «максим» прошёлся очередью по березняку и верхушке пологой горы на той стороне лощины. Было хорошо видно, как пули поднимали снежную пыль и секли по сучьям молодых деревьев. И тотчас оттуда ответил немецкий МГ. Несколько пуль шлёпнули по брёвнам их дома, звякнуло разбитое стекло.
Появился ротный. Начал смотреть в бинокль в сторону горки, откуда молотил немецкий пулемёт.
– Приготовиться! – крикнул он.
Но немцы поднялись раньше.
– Господи! Иисусе Христе! – выдохнул Отяпов и оглянулся на товарищей, прижавшихся к стене дома в ожидании своей участи.
Но тут захлопали миномёты, и лощину, противоположный склон с фигурками в грязных коротких комбинезонах, березняк и трупы немцев заволокло гарью и снежной пылью.
– Понеслась кривая в баню, – хохотнул Курносов и вытащил из-за пазухи сухарь.
Некоторые осколки на излёте добрасывало до самых дворов. Они шлёпались поодаль, прожигали затоптанный снег и исчезали, как нечистая сила.
Через несколько минут опять появился ротный. В руках у него был новенький ППШ. Он что-то кричал. И Отяпов понял, что надо выходить и бежать туда, по лощине в гору, где всё было расковеркано минами, и где гарь всё ещё оседала на седой испорченный снег.
Окопы немцы отрыть не успели. Сделали норки в снегу, снизу застелили еловым лапником. Пулемётчики утроились более основательно. Натаскали досок, выложили бруствер и присыпали снегом. Расчёт уйти не успел. Двое лежали прямо возле пулемёта и коробок с патронами. Третий поодаль. У третьего не было головы.
– Хорошо отработали миномётчики, – стиснув зубы, сказал ротный.
Они потоптались вокруг убитых пулемётчиков и пошли в сторону леса, куда продвигался весь батальон.
Возле леса были сложены раненые. Откуда они тут взялись, непонятно. Примчались санитарные сани, потом ещё двое. Начали грузить раненых. Отяпов помогал санитарам поднимать на сани раненых и всё смотрел в поле, не подъедет ли на своём сером коне Лидка. Но Лидки не было.
Зато появился капитан Титков. Его Отяпов узнал сразу. На белой лошади. Бравый. В хорошо подогнанном полушубке и белой кубанке с красным верхом и золотым галуном. Прямо орёл степной, казак лихой. Встретились глазами. Отяпов отвернулся. Узнал ли его капитан Титков? Должно быть, узнал. Не такой уж он и пьяный был тогда, на Рессете, чтобы не помнить бойца, который хотел скинуть его с повозки.
