Бригадир Ивашка-мудрый продолжал смотреть на огонь и, покачиваясь, мурлыкать песенку, будто его сейчас ничего не интересовало, ни шары, ни то, примусь ли я в конце концов за приготовленную им строганину или останусь голодным; у него были свои, недоступные мне мысли.
Строганина подтаивала, оседала, розовая прозрачность по краям стружек становилась кроваво-красной мягкостью, и нужно было решаться. Чем скорей, тем лучше. Пока тонкие стружки не превратятся в волокнистые кусочки мяса. Я взял первую щепотку. И что же? Мясо мне показалось изумительно вкусным. Верно говорят: голод – не тетка.
Я доедал стружки, Игорь Игоревич попыхивал трубкой в свое удовольствие, а Ивашка-мудрый продолжал мурлыкать однообразный мотив, только взгляд его теперь был устремлен в дыру, которая зияла в стене, напротив камелька. Она была единственная и значительно больше тех, какие я видел в стенах тупы первой бригады. И еще я обратил внимание: здесь рога не оберегали жилье от проникновение черта через дыру, и если бы он вздумал сюда проникнуть, ничто бы ему не помешало.
– Отчего здесь рога не прибиты под вытяжным отверстием? – поинтересовался я, но бригадир вроде бы не услышал моего вопроса. Ответил за него Игорь Игоревич:
– Ивашка – он мудрый. Черт, считает, когда в тупу полезет? Ночью. Черт, считает, сам пакостит, сам боится. Ивашка так говорит: трусливый человек и черт все равно, будто братья. Оба исподтишка пакостят. Ивашка на ночь и затыкает дыру. Видишь, вон – затычка. Когда все уходят, тоже затыкают.
И в самом деле, у стены лежал обитый мехом кляп, и теперь мне стало понятно, отчего в этой тупе не такой свежий воздух, хотя и здесь было чисто, постели аккуратно заправлены шкурами; на полу шкуры тоже чистые, словно только что старательно выбитые; посуда на полках составлена ровными рядками, хорошо перемытая – все говорило о чистоплотности хозяев, но все же оставалось впечатление, что тупа насквозь пропитана застарелым табачным дымом, сдобренным пряной духовитостью добротно выделанных овчин.
– Ивашка-мудрый еще говорит: рога помешают общаться с духом владыки земли и неба. Он говорит: зачем человек молится красивым картинкам? Бог – это все: небо, земля, воздух, море. Бог, он говорит, это мы сами.
Невероятная схожесть с мировоззрением дырников, этой почти совсем неизвестной секты. Дырники, насколько я был осведомлен, жили на берегах Каспийского моря. Молились они святому духу через отверстие в стене. Икон они не признавали вовсе. Церквей чурались. Исходя из заповеди Иисуса Христа: молитесь тайно.
Берег южного моря и берег северного. Можно ли протянуть духовную ниточку между ними? Не схожи ли условия возникновения одинаковых взглядов на устройство мира и вообще мироздания? Разве ответишь на недоуменные вопросы? Можно лишь предположить, что вряд ли старик саам слышал о секте дырников, об их учении. Видно, Ивашка-мудрый не только пасет оленей, но и думает о смысле бытия. И пусть мир он понимает в меру своих познаний, первобытно-наивно, он, однако, остается человеком – мыслит и рассуждает, а не поддается сегодняшней стремительной, нескончаемо-бездушной крутоверти. И мне подумалось тогда, что если бы каждый человек взял и передохнул, подумал, ради чего живет и творит, куда движется мир, наверняка в жизни людей многое было бы совсем иначе. Лучше. Покойней.
Но все те мысли как бы скользнули в моем сознании. Сейчас меня волновало другое: я пытался вновь возобновить разговор о шарах и ждал удобного момента. Я обрадовался, когда в тупу вошли и расселись у камелька еще трое оленеводов. Подождал, пока они набьют трубки табаком.
– Я вот тут бригадиру говорил о шарах, – начал я было пересказывать им цель моего приезда, но Игорь Игоревич прервал меня:
– Найдут шары. Не первый раз. Спать сейчас будем.
Что оставалось делать? Хотя, честно говоря, мне не хотелось уходить от камелька: ласковый огонь, монотонное мурлыканье старика, сосредоточенное молчание пастухов, над головами которых вился табачный дымок – все это создавало картину сказочной таинственности, и я все ждал, что сейчас произойдет что-то необычное. И предчувствие не обмануло меня. Игорь Игоревич сказал что-то по-саамски Ивашке-мудрому, тот поначалу даже не обратил никакого внимания на его слова, продолжая мурлыкать, но вот вскинул на меня взгляд. Допел, видно, песню-молитву.
– О Муйчесь Катрин хочешь знать?
– Да. Об Ущелье Женщин, о становище, – ответил я, хотя и не понял слова Муйчесь.
– Слушай тогда. В мотовском погосте, который раньше стоял на берегу Мотка-губы, жила красивая женщина. Так и звали ее: Муйчесь Катрин– Красавица Катерина.
Однажды Муйчесь Катрин с девушками собирала на острове морошку. В то время к острову подошел чужеземный корабль. Увидели люди с корабля Муйчесь Катрин, и понравилась она им. Старший из них и говорит ей:
– Мы возьмем тебя с собой.
Она ему ответила.
– Сейчас я не пойду с вами, отпустите меня домой и приходите сюда в другой раз. Тогда я пойду с вами.
Чужеземцы согласились, сказали ей, когда придут в другой раз, и ушли на своем корабле обратно.
Когда подходило время опять приплыть кораблю, Муйчесь Катрин привела свою Гальден-Алт, косорогую важенку, взяла пудовый мешок муки, навалила на нее и убежала с ней в осеннее место, к Кылбозеру. Жила Катрин там целое лето.
Осенью еще раз приплыли чужеземцы. Искали, искали Муйчесь Катрин – не смогли и уплыли обратно. Обещали приплыть еще раз.
Муйчесь Катрин после этого вернулась в погост, прожила там зиму, а весной опять позвала свою Гольден-Алт, взвалила на нее пудовый мешок муки и убежала с ней на осеннее место.
Они еще раз приплыли. Искали, искали Муйчесь Катрин. Не нашли. Сказали: мы еще раз придем сюда, если не найдем Катрин, разорим весь погост и всех людей перебьем.
Подошло время приходить чужеземцам. На этот раз Муйчесь Катрин нельзя было убегать на осеннее место: если бы она убежала, чужеземцы убили бы всех жителей погоста. И она осталась.
Пришли на корабле чужеземцы. Нашли Муйчесь Катрин. В это время мужа ее не было дома. Сказал ей старший из чужеземцев, чтобы собиралась с ними в дорогу, а она попросила время проститься с родными местами.
Стоял в море у берега большой камень. Села Муйчесь Катрин на этот камень и стала гребнем причесывать голову и приговаривать: «Моя косорогая важенка, снеси пудовый мешок муки к Колбозеру – бабушке!» А приезжие стали торопить ее: поедем, мол, Катрин, скорей.
Распрощалась Катрин со всеми в погосте – взяли ее чужеземцы с собой. Ветер был тихий, и корабль шел тихо. А в это время возвращался с охоты муж Муйчесь Катрин. Увидел он корабль, а на корабле – свою жену, и побежал за кораблем по берегу. Бежал он, бежал, вспотел так, что две убитых куропатки, которые у него были за пазухой, сварились в его поту.
Подошел корабль к Эйна-пахте. Муж Муйчесь Катрин выстрелил в рулевого и сбил его с места. На корабле все растерялись, и корабль, никем не управляемый, прошел под самой пахтой
[4]. Когда корабль проходил под пахтой, муж Катрин схватил ее за руку и снял с корабля. А корабль пошел дальше
