Книга Грот в Ущелье Женщин, страница 52. Автор книги Геннадий Ананьев

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Грот в Ущелье Женщин»

Cтраница 52

– Ты смотри: зады ровно? Ровно. Прямо, значит, бегут. Вараку пробежим, вправо пойдем, к Падуну. Левый олешка подгоню, пусть сильней тянет.

Я поднимался по реке километров на пять. Берега крутые, на нартах не спустишься. Значит, еще прежде на лед спустимся. А где подниматься? Только от залива, что напротив Страшной Кипаки, от ромашковой поляны свободный подъем к становищу. Но риск великий. Чуть левей возьмешь, и едва ли под упряжкой выдержит лед. У Страшной Кипаки лед почему-то всегда слабый, оттого проходят и проезжают мимо нее только на малой воде. Но, видимо, уверен в себе Игорь Игоревич, раз избрал этот маршрут. А, может, хочется ему поскорее доставить меня на заставу, только не говорит об этом вслух?

– У Страшной Кипаки не нырнем под лед?

– Убылая вода когда будет?

В голосе Игоря Игоревича я уловил нескрываемую насмешку. Но почему? Откуда я знаю… Впрочем. Прибывает вода шесть часов, столько же отливает. Поморы так и говорят: в сутках две воды. Совсем, оказывается, не трудно ответить.

– Зачем тогда спрашиваешь? – постыдил он меня. – К Кипаке на убылой подбежим.

Вот откуда кажущаяся бесшабашность, надежда на авось, на интуицию. На самом деле, каждое решение, каждый шаг основан на точном расчете, на жизненном опыте. Только говорить они об этом считают пустой тратой времени. Но сейчас, видимо, Игорь Игоревич понял, что меня интересует.

– Гляди, вот в вараку забежим.

И в самом деле, минуты через две нарты скользнули рядом с густой елочкой, сказочно вынырнувшей из молочной невидимости.

– Как же вы, Игорь Игоревич, время точно определили?

– Время чувствовать нужно.

Еще один щелчок по загривку. Чувствовать время учили меня «старики» на заставе, еще когда я стажировался. А потом, когда стал офицером и познал границу, сам учил этому чувству молодых. Многие пограничники, да и я тоже, могут без часов (ночью все равно ничего не разглядеть) с ошибкой лишь в несколько минут определить, сколько времени пролежал в секрете, сколько ехал на лошади, либо шел пешком по намеченному маршруту. Ответ Игоря Игоревича вызвал у меня не удивление, а осуждение самого себя. И впрямь, чего лезть с вопросами, которые, если покопаться в своем жизненном опыте, известны тебе? А когда в тундру поехали, нужно было не пялить глаза сонные на горбатую бесконечную белизну, а засекать по времени переезды от ориентира к ориентиру – изучать местность так, как положено изучать ее пограничнику. Ну и что, если не лошадь под тобой, а трясучие нарты? Принцип один и тот же. И на море нужно перестраиваться. Хватит подзатыльники собирать.

Елочки плыли и плыли в молочной речке мимо нас, и, казалось, не мы скользим по снегу, а мимо нас двигается разрисованное полотно, как на сцене кукольного театра. Но вот вновь беспросветная молочность поглотила нас. Елки отстали. Значит, позади варака. Пора забирать вправо, и Игорь Игоревич принялся энергичней тыкать хореем туда, где пряталась в тумане холка левого оленя.

Нарты подбрасывало на бугристом насте, оленьи зады мелькали и мелькали, жесткие комья, выметанные копытами, хлопали по совику, словно выбивалка по ковру, Игорь Игоревич монотонно покрикивал, и его крик тонул в молоке – все было так однообразно, но теперь я это утомительное однообразие пересилил, можно сказать, легко: у меня была своя забота, я как бы расстилал под ноги оленей карту и все время определял, где мы едем. Я даже почувствовал, что нам нужно брать еще правей, чтобы выехать к Падуну там, где его берега не так круты. К удивлению, Игорь Игоревич согласился со мной и принялся еще энергичней подгонять левого оленя.

Туман немного редел. Становились видными, хотя и размывно, оленьи рога. А вскоре, поначалу едва слышно, затем все явственней и явственней стал доноситься до нас дальний голос маяка. Прежде я не слышал ревуна, но мне уже говорили, что как только на море ложится туман, свет на маяке выключается (он становится бесполезным), а включается ревун, мощный звук которого разносится на десятки миль и по которому ориентируются суда.

В тундре тоже по нему можно ориентироваться – это ободрило меня вовсе: теперь-то никак не заблудимся. Так и держать нужно, чтобы звук доносился слева и постепенно приближался. А если Падун проскочим, не заметив его (такая мысль меня тоже тревожила), можно повернуть прямо на голос маяка. Проскребемся между сопками к морю все равно.

Олени будто тоже побежали уверенней, а часа через полтора езды нарты поскользили вниз – Игорь Игоревич начал тормозить ногами, я тоже помогал ему, догадавшись, что начался спуск к реке, и радуясь этому. Но тут коренник выскочил на наледь, завихлялся, ноги его расползлись, и он неуклюже осел, подбив пристяжных оленей, – нарты же продолжали скользить, вот-вот они ударят оленей, подомнут их; Игорь Игоревич молниеносно воткнул хорей перед нартами, но это не очень-то помогло: хорей, пропахивая тонкий слой снега, скользил по льду, и тут я машинально, не отдавая отчета своим действиям, упал с нарт и ухватился за стойку – нарты остановились. Оленей не помяли. Коренной и пристяжные бились, пытаясь подняться, но Игорь Игоревич крикнул что-то понятное им, и они притихли, словно оглоушенные.

Долго мы возились, отстегивая упряжи от нарт, оттаскивая нарты в сторону, олени же лежали спокойно. Они не пытались встать даже тогда, когда мы волокли их, спутав игной ноги, с наледи. Поднялись лишь по команде своего хозяина (завидная дисциплина) и ждали терпеливо, пока хозяин ощупает ребра, спину, ноги.

– Везет вам, – уводя от наледи, разговаривал с оленями Игорь Игоревич. – Все цело. – Потом упрекнул коренного: – Другой раз смотри, куда бежишь. Ногу кто сломает, как лечить стану? Конец тогда. Совсем конец.

Вроде подействовал упрек: сколько раз еще попадались наледи по пути, но олени пробегали рядом, у кромки.

Мы ехали прямо к морю, звуки ревуна, пробивая туман, встречали нас все с большей громкостью. Они сейчас походили на гневный крик быка, взбешенного появлением соперника и готового ринуться в бой за право быть хозяином стада. Но по мере приближения к морю звук заметно менялся, и мне уже казалось, что стонет в предсмертных муках какое-то гигантское чудище, а потом методический рык просто уже не с чем было сравнить – грубый мощный бас буквально давил, нагоняя неуемную тоску, и я почувствовал себя одиноким, донельзя приниженным существом, совершенно лишним в этом беспрестанно рыкающем тумане, да и мысли мои стали тоже приниженными. О них даже рассказывать совестно.

Мне прежде говорили, что с наступлением туманов будет изводить ревун, но одно дело слышать чужое мнение, другое дело – чувствовать самому. Но хочешь или нет, к ревуну придется привыкать, слушая его сутками, работать, нести службу, учить и воспитывать пограничников. А что с этой приниженностью поделаешь? Состояние скорей физическое, чем духовное.

И вдруг… В тумане все возникает вдруг: и предметы, и звуки. Вдруг я услышал приглушенный туманом ватный голос начальника заставы:

– Вот здесь укладывайте. Вот здесь.

Олени круто повернули вправо, пробежали несколько метров и остановились у груды кирпичей, возле которой, словно огромные жуки, копошились люди. Значит, началась строительная страда, стало быть, навалятся новые заботы. Разве откажешь строителям людьми и катером, когда подойдет логер с очередным грузом, разве не станешь читать им лекции, проводить с ними беседы и политические занятия, разве не истопишь баню? С радостью все это станешь делать, ведь они превращают в реальность твою мечту – переселение в новую просторную заставу, в новую квартиру, уютную и теплую. Без печки.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация