А поскольку прогулки инфекционникам разрешены только до туалета и обратно, дабы не разносить заразу по территории госпиталя (как будто один-единственный сортир на всех – не лучший инкубатор для заразы!), по этому привычному маршруту мы и отправились.
Двигались медленно, не столько от слабости в ногах, сколько от желания подольше продлить пребывание вне палаты. Стены нашей «камеры» ничего, кроме чёрной тоски, не вызывали.
Пройдя по длинному, как тоннель на Саланге, коридору, мы направились к входной двери, ведущей на госпитальный двор, и тут из-за поворота, наперерез нам, стрелой вылетела наша новая сестричка – Тамара Васильевна, и, не глядя по сторонам, юркнула в дверь с табличкой «Ординаторская», словно от кого-то спасалась бегством…
– Тут выбегает санитарка, звать Тамарка, и говорит: «Давай, перевяжу…» – проводив девушку ласковым взглядом, нараспев продекламировал Брусов.
– И в санитарную машину «студебеккер» давай с собою рядом положу, – стараясь попасть ему в тон, допел я.
Мы переглянулись и покатились со смеху.
– Что вы ржёте, как жеребцы в стойле? – низкий, властный голос бесцеремонно оборвал наше веселье.
Мы обернулись.
Перед нами, уперев руки в бока, возвышаясь, как скала, стоял неизвестно откуда взявшийся начальник госпитальной аптеки – прапорщик Перегудов, личность необъятная и непознанная, как туманность Андромеды. Он разглядывал нас с высоты своих метр девяноста с изумлением Гулливера, попавшего в страну лилипутов, монотонно размалывая челюстями жвачку… Мы с Брусовым переглянулись. Если мы – «жеребцы», то он – вылитый племенной бык, только что копытом землю не роет! Встретишь такого в тёмном переулке – инфаркт обеспечен!
Прапорщик между тем голосом заботливого наставника молодёжи продолжал:
– Гогот ваш, товарищи солдаты, совершенно неуместен. Тут – медицинское учреждение, а не бордель какой-нито. И вести себя находящимся на излечении военнослужащим подобает надлежащим образом! Ферштейн? – и, продолжая жевать, задал вдруг непонятный вопрос: – Вы никого не видали?
Я кивнул, а Сашка отрицательно покачал головой, но вслух сказали одно и то же:
– Никак нет, товарищ прапорщик, никого!
– Т-э-к! – Перегудов недоверчиво покрутил головой, обошёл нас вокруг, как будто тот, кого он искал, мог прятаться за нашими спинами, – значит, никого? Ну-ну…
По-утиному тяжело переваливаясь с ноги на ногу, прапор направился в сторону пищеблока, оставив нас в недоумении: «О чём это он?»
8
Сашка первым вышел из оцепенения:
– Братан, а кусяра-то – того… – указательный палец Брусова совершил у виска штопорообразное движение, – тебе так не показалось?
– Погоди-ка, – у меня зародилась какая-то неясная догадка.
Стараясь не шуметь, я приблизился к двери ординаторской и припал ухом к замочной скважине – ничего не услышал. Тихонько приоткрыл дверь.
В комнате был полумрак из-за полуопущенных штор светомаскировки. Помещение освещалось небольшой настольной лампой, стоящей на тумбочке в углу. После яркого коридорного света я не сразу разглядел, где Томка.
Она сиротливо сидела на краешке табурета, опершись локтями о подоконник, спиной к двери. Мне показалось, что плечи её вздрагивали. Это при температуре-то больше тридцати в тени…
В это мгновение Сашка, горя желанием узнать, что же я такого интересного узрел, подтолкнул сзади. Мы ввалились в ординаторскую.
Томка испуганно обернулась. Свет от лампы упал на её лицо с покрасневшими, как от порыва «афганца», глазами и тёмными дорожками туши на щеках. Так и есть – плакала!
– Тамара Васильевна, что случилось? Кто вас обидел?
– Ой, мальчики… – девушка закрыла лицо руками, – зачем же он так?..
А кто «он» и что «зачем» – попробуй догадайся! Сколько-то времени прошло, пока Томка смогла успокоиться. Девушка то краснела, то снова начинала плакать. А утешители из нас оказались неважные.
И всё-таки из отрывочных фраз, которые Козырева выдавила из себя, кое-что прояснить удалось.
Например, что «он» – это Перегудов. Он предложил сегодня Козыревой спать с ним за чеки. За очень много чеков… И даже не предложил, а потребовал! Иначе, стращал, жизни здесь не будет. Отправят назад как не оправдавшую доверия партии и правительства и ещё по месту жительства сообщат… Предупредил, чтобы начальству госпитальному не жаловалась – у него, мол, у Перегудова, все на крючке, все повязаны! Так что или к Перегудову в постель, или…
– Ну, что вы, Тамара Васильевна… Не плачьте! Мы с Маратом что-нибудь придумаем… Мы этого «куска» от вас отвадим, – Брусов посмотрел на меня, словно ища поддержки. – Найдём способ!
Я только головой кивнул, мол, конечно, найдём.
9
Еще д'Артаньян считал, что лучший способ понравиться женщине – это спасти её от беды.
В нашей ситуации всё было налицо: девушка, которой мы с Сашкой мечтали приглянуться, беда, грозившая ей, обращение к нам за помощью… Только одно оставалось неясным, как мы, простые солдаты, могли помочь Томке в такой неординарной ситуации?
На «гражданке» всё было бы проще – набили бы Перегудову рожу, невзирая на его габариты и комплекцию (уж мы бы постарались!)… А здесь как поступить? Он – какой-никакой, а прапорщик, старший по званию и на территории госпиталя для нас – начальник. Тут и под трибунал влететь в два счёта можно…
Уединившись в сортире, послужившем для нас этаким «домиком в Филях», мы перебирали все возможные и невозможные варианты мести Перегудову, и здесь нам неожиданно повезло. По крайней мере, тогда мне так хотелось в это верить…
В поисках чистого клочка бумаги, необходимой для завершения туалетного действа, я обнаружил среди валяющихся на полу газетных обрывков записную книжку. Не успел рассмотреть её, как на дорожке, ведущей к сортиру, раздались тяжёлые шаги. Сашка предусмотрительно умолк, а я, скорее интуитивно, чем осознанно, сунул найденную вещицу в карман халата. Тут скрипучая дверь туалета распахнулась и на пороге возник предмет наших споров – прапорщик Перегудов, собственной персоной.
Ни слова не говоря, он «водоплавающей» походкой проследовал вдоль деревянного помоста, на котором мы с Брусовым застыли в позе Швейка при встрече с австрийским генералом, и стал что-то высматривать среди бумажных обрывков. Не найдя того, что искал, не мигая, уставился на нас:
– Где книжка?
– Какая? – вытаращился Сашка.
Я, не надеясь на свое актёрское дарование, промолчал.
– Какая, какая?.. Записная… Такая маленькая, в зелёном переплёте, – кажется, поверил Брусову прапор, – значит, не находили?
– Нет.
– Если найдёте, сразу тащите ко мне.
– Конечно, товарищ прапорщик, мы, если найдём, сразу же, – Сашка начал основательно входить в роль деревенского увальня, у которого что в уме, то и на языке, – и пацанам всем накажем, чтобы пошукали…
