Некипелов обитал в Картинном зале. Зал был высокий, полукруглый, со стрельчатыми окнами почти до самого пола. О его прежнем названии свидетельствовали только табличка да старинные гвозди, вбитые под потолком для подвешивания картин.
Соседом Некипелова по палате оказался ровесник, старший лейтенант Виктор Литвяк, чернявый, кривоногий и низкорослый, но заводной и с чувством юмора вертолётчик из Троицка.
– Ты думаешь, меня сюда лечиться направили? – в первую же минуту спросил он Некипелова и загоготал: – Я, Саня, здесь в ссылке, как Пушкин в Михайловском.
Некипелов искренне удивился:
– Тебя, что ли, сюда за вольнодумство сослали?
Литвяк снова загоготал:
– В какой-то степени и за вольнодумство. А вообще-то, Александр Сергеич поплатился за свою любвеобильность. Он же, будучи в Крыму, клинья к жене царского наместника, графа Воронцова, подбивал. Вот граф и расстарался, чтобы молодого соперника удалить…
– Ну, а ты к какой графине клинья подбивал? – иронично спросил Некипелов.
Литвяк самодовольно хмыкнул:
– Много их всяких было… А тут как-то враз рогатые мужья на меня пожаловались и в политотдел, и комполка. Вот командование и приняло мудрое решение – отправить меня в санаторий на месяц, пока страсти в гарнизоне не улягутся…
– Да ты прямо гигант…
– Гигант не гигант, а бабы довольны… – со значением сказал Литвяк и полюбопытствовал: – А ты как здесь очутился среди зимы?
– Смешно рассказывать, – отмахнулся Некипелов.
В санаторий он попал, действительно, по нелепой случайности. У него, много лет серьёзно занимавшегося спортом, никогда не жаловавшегося на здоровье, вдруг забарахлило сердце. Осенью его перевели в Свердловск на должность замполита роты охраны штаба ВВС округа. Пришлось проставляться по старому месту службы и представляться по новому. А тут ещё сына надо в детский сад устраивать. Чтобы не стоять в многолетней очереди, новые коллеги подвели его к знакомой директрисе детского сада. Она окинула Некипелова оценивающим взглядом:
– Ребёнка вашего приму, но с вас потребуется трудовой вклад в обустройство нашего детского учреждения: сделайте кирпичную кладку в одном из подсобных помещений. Оштукатурьте, покрасьте. Справитесь?
– Сделаем, – заверил Некипелов.
В ближайший выходной, взяв на помощь солдатика из своей роты, он принялся за работу. Работали ударно, как комсомольцы у Николая Островского на Боярке. За день сделали то, на что бригаде каменщиков и маляров потребовалось бы дня три.
Вечером, с устатку, намахнул стопку и свалился со стула, потеряв сознание. Штабной врач поставил диагноз – нейроциркуляторная дистония по кардиальному типу и настоял, чтобы в очередной отпуск, который вопреки присказке «солнце светит и палит, в отпуск едет замполит» пришёлся на февраль, Некипелов поехал в санаторий.
…Снег за окном всё шёл и шёл не переставая, совсем как в модной песне: «А снег кружил и падал, а снег кружил и падал…» Эту песню многократно, до отупения, горланили в фирменном ресторане «Кавказский», что расположен на Невском, неподалёку от Гостиного двора. В этот ресторан Некипелова несколько раз зазывал Литвяк, всё пытающийся найти себе пассию.
Подражая выходцам с кавказских гор, он гнусавил:
– Панымаэшь, дарагой, я биз девочка адын ден магу. Дыругой ден магу. А болше не магу… Очын девочка хачу!
Но ленинградки оказались такие недоступные, что у известного сердцееда ничего не получалось. А Некипелов даже и не пробовал. Не хотелось, да и жену он любил.
Но Литвяк не унывал. Он повторял попытки «закадрить» кого-нибудь ежедневно. Вот и сегодня, невзирая на снегопад, вышел на охоту, предупредив, что к ужину вернётся.
К ужину он не вернулся. Не пришёл и к отбою, когда двери санатория наглухо закрылись.
«Значит, нашёл то, что искал», – успокоил себя Некипелов, укладываясь в кровать у окна. Сам он весь остаток дня провёл с романом Дюма «Королева Марго» и теперь хотел поскорее заснуть, пока не заработала местная «артиллерия» – два сорокапятилетних капитана-храпуна у противоположной стены. Засыпая, ещё успел тихо порадоваться, что опередил соседский храп.
Его разбудил громкий, отрывистый стук в окно. Он не сразу открыл глаза, трудно соображая, что происходит. Стук повторился. Некипелов наконец проснулся. Первым делом глянул на часы со светящимися стрелками. Была половина третьего. За окном, в снежной круговерти, маячил человек. Некипелов подошёл к окну и узнал Литвяка. Тот стоял по пояс в сугробе и жестами просил отворить окно.
«Как я тебе отворю? Всё на зиму заклеено… Шатаешься тут по ночам!» – разозлился Некипелов, но с трудом дотянулся до верхней задвижки и, обрывая полосы утеплителя, распахнул окно.
В палату ворвался снежный вихрь и холод, заставившие Некипелова отпрянуть в сторону. В окно, вместо Литвяка, неуклюже влезла незнакомая женщина.
Она зябко повела плечами, встряхнулась, как собака, вышедшая из воды, осыпав Некипелова и его кровать снегом. От женщины пахло сыростью, вином и сигаретами. Она косо взглянула на скукожившегося Некипелова и так мерзко хихикнула, что ему захотелось тут же вытолкнуть её обратно. Следом в окно влез Литвяк. Он так же бесцеремонно отряхнул снег на некипеловскую кровать.
Некипелов зло прошипел:
– Ты с ума сошёл, Витька! Куда её приволок?
– А куда нам идти, Саня?.. – возмутился Литвяк. – Люсинда, понимаешь, живёт в коммуналке, с матерью и сестрой.
– Дэ-а, с матерью и с с-сестрой, – поддакнула Люсинда, стягивая с себя искусственную шубу а-ля леопард и развешивая её сушить на спинку некипеловской кровати.
– Тихо, ты! Людей разбудишь! – Некипелов возмущённо перебросил шубу на кровать Литвяка.
Литвяк успокоил его:
– Не боись, Санькя! Мы – тихонечко… Счас лягем, вздремнём чуток. А утречком, как рассветёт, я её фюить… – он сделал рукой жест в направлении окна.
– Как знаешь! – сказал Некипелов и забрался под одеяло. Но поспать больше не получилось.
Сначала у него за спиной раздался громкий шелест сбрасываемых одежд и дважды коротко скрипнула кровать. Потом Литвяк и Люсинда на какое-то время притихли, очевидно, согреваясь. Затем кровать заскрипела снова, на этот раз с определённым ритмом. К скрипу кровати добавились вздохи и стоны…
– Тише ты, тише, не ори! – урезонивал Литвяк, но Люсинда была безудержна.
Соседи заворочались, перестали храпеть, но какое-то время молчали.
– Когда прекратится это безобразие? – наконец возопил из дальнего угла старший из капитанов.
– Совсем стыд потеряли! – поддакнул ему сосед.
Литвяк и Люсинда на время притихли. И только палата успокоилась, снова заскрипела кровать, застонала Люсинда, завозмущались капитаны.
И так до самого подъёма.
