– Классику читать надо!
Игорёк с трудом вырвался из дядиной цепкой хватки и передёрнул плечами:
– Ну, это нам ещё в школе твердили. Только на кой ляд мне, военному инженеру, вся эта классика? Всё равно что козе баян!
– Дурак ты, племяш! – полковник Щуплов покачал крупной головой с шишковатым, с залысинами лбом, с кривым лиловым шрамом над правой бровью и нравоучительно сказал: – Учись, пока я жив! Крепко заруби себе на носу: настоящая классика, ах, ты ёшь-даёшь, жизнь может спасти!
– Как это, жизнь? – на этот раз вполне искренне удивился Игорёк.
– А вот так, – полковник Щуплов снова поглядел на ходики и приказал: – Прикрой дверь, чтобы Зинку мою не разбудить… То, что расскажу тебе, не для бабьих ушей!
– Так вот, – как-то вдруг приосанился и даже слегка прояснел взглядом полковник Щуплов, когда Игорёк плотно прикрыл дверь и снова уселся напротив него. – Так вот! Ехал я, ёшь-даёшь, в свой первый офицерский отпуск из ГСВГ
[17]. Было мне тогда, племяш, ну, как тебе – двадцать с небольшим. Холостяк. Командир взвода. Карманы от денег топорщатся, дури в башке хоть отбавляй. В Бресте, где западные рельсы кончаются и начинаются отечественные, полагалась пересадка. Приехал я в Брест, значит, утром, а поезд в Москву только поздно вечером. Чё делать? Ну, сдал я свой чемодан «гросс Германия» в камеру хранения, ну, по городу туда-сюда прошёлся, ну, в крепость Брестскую заглянул… А времени ещё вагон да тележка остаётся… Подался, то и ета-филарета, в место отстоя, что у всех едущих и на запад, и на восток, одно – привокзальный кабак. Подался и завис там до вечера. Заказал себе выпить и закусить. Сижу, скучаю… Днём посетителей, кроме таких же, как я вояк, никого не было, а часам к пяти стали появляться разные дамочки расфуфыренные и разодетые в модные тогда крепдешины. Одна, лет тридцати пяти, прямо ко мне подрулила, мол, разрешите, товарищ офицер, составить вам приятную компанию… – полковник Щуплов довольно ухмыльнулся, многозначительно подмигнул Игорьку и, понизив голос, продолжал: – Но к чё! Я, дело понятное, не возражал. Дамочка эта, звать Нонна, оказалась особой компанейской. И даже очень. Мы с нею, ёшь-даёшь, слово за слово, два графинчика водовки выкушали. За мой счёт, разумеется. Дурь в башке ещё больше закипела. Я деньгами своими шуршу, у неё глазки-пуговки всё ласковей поблескивают. В общем, то и ета-филарета, говорит Нонка мне, что неплохо бы нам до неё прокатиться. Такси, дескать, на привокзальной площади ждёт, туда-сюда, любовь-морковь. После водовки выкушанной, ну, ты меня, племяш, понимашь, Нонка эта, с первого взгляда, бабёнка обыкновенная, мне даже нравиться стала. Быстренько кумекаю: до поезда моего ещё четыре часа – успеем… Говорю Нонке: «Ах ты, ёшь-даёшь, поехали!» Взял в буфете с собой пузырь «Московской» и айда с ней под ручку на привокзальную площадь. Только вышли из кабака, старенькая «Победа» с шашечками подкатывает. За рулём таксист в годах, чернявый с проседью. То ли кавказец, то ли цыган. Нонка прыг на заднее сиденье, ну и я к ней… Таксист по газам. А Нонка меня к себе притянула… Пока помаду с её губ облизывал, гляжу, а мы уже за город выкатили. Скажу тебе честно, племяш, пьяный не пьяный я был, а как-то слегонца заволновался. «Куда это мы едем?» – спрашиваю. «Не волнуйся, милый, скоро уже…» – говорит Нонка и опять целоваться лезет. Тискаю её, а тревога всё нарастает. «Победа» вдруг с шоссе сворачивает в лес. Едем по раздолбанной дороге. Через какое-то время останавливаемся на поляне перед длинным бараком. «Приехали!» – Нонка первой выныривает из такси. Я сую деньги водиле, и тот уезжает. Огляделся я. Солнца из-за деревьев уже не видно. Вот-вот смеркаться начнёт. В бараке ни одно окошко не горит. А Нонка дверь распахнула, стоит на пороге и манит меня за собой. Ну я и пошёл, как кролик за удавом…
Полковник Щуплов умолк, поднялся со стула и прошлёпал босыми ногами к раковине. Налил в кружку воды из крана, большими глотками осушил её и воззрился на Игорька, выдерживая паузу.
– И что дальше было, дядь Жень? – спросил Игорёк.
Довольный вниманием племяша, полковник Щуплов растянул рот в улыбке, блеснув при этом золотой фиксой:
– Не спеши, а то успеешь. Помнишь, ах ты, ёшь-даёшь, где нужна спешка?
– При поносе и ловле блох, – проявил осведомлённость Игорёк.
– Так точно, – согласился полковник Щуплов. – Только ты поперёд батьки, как говорится, не лезь! Усёк?
– Усёк! – послушно кивнул Игорёк, так как спорить с дядей ему не хотелось, да и рассказ был интересен.
Полковник Щуплов прошлёпал обратно к столу, плюхнулся на стул и продолжил:
– Так вот захожу я вслед за Нонкой в барак. Темно, как у негра, сам понимашь где… Держусь за стенку, идём по длинному коридору. Нонка впереди каблуками стучит. А я всё подвоха жду: откуда по башке долбанут… А чё делать-то? Назвался поганкой, полезай в кузовок… Вдруг скрипнула дверь. Мы зашли в комнату. Щёлкнул выключатель, и тут мне совсем поплохело: бардак, малина, чёрт знает что! Грязный, немытый пол, стол с какими-то объедками, у завешанного старой скатертью окна, солдатская кровать, накрытая суконным одеялом… А Нонка уже без платья, в комбинашке одной, сидит на этой кровати и чулки с себя стягивает, зовёт: «Ну, лети ко мне, голубь мой сизокрылый! Вот она я – вся твоя!»
Щуплов крякнул и перегнулся через стол к Игорьку:
– Я – не чистоплюй, но скажу тебе как мужик мужику, племяш, вряд ли что с Нонкой вообще получилось бы у меня в этой антисанитарии, кабы не одно обстоятельство. Рядом с кроватью тумбочка стояла, тоже казарменная. А на ней – книга. Я гляжу: Достоевский. «Братья Карамазовы». Баба-то, Нонка, оказывается, культурная, ишь какие книжки умные читает… Поставил я рядом с книжкой пузырь, и что-то у меня оттеплело в груди. Тепло это вниз поползло. В общем, дальше ты знаешь, взрослый уже… После всего Нонку спрашиваю: «Это ты Достоевского читаешь?» А она, как заржёт: «Ой, уже дочитываю…» Книжку-то открыла. А в ней уже половины страниц нет. Нонка очередную вырывает… и – хвать ей, себе гигиену навела… У меня челюсть так и отпала. А Нонка, как ни в чём не бывало, следующую страницу – рраз! – и мне суёт, тоже, мол, гигиену наведи, ёшь-даёшь!
Игорь едва со стула не свалился
– Вот это культура! Ха-ха-ха! – загоготал он.
– Тише ты, то и ета-филарета, Зинка проснётся! – прицыкнул полковник Щуплов, встал, тяжело прошёлся по кухне взад-вперёд и остановился у окна, ожидая, пока племянник успокоится, потом сказал с некоторой даже обидой в голосе: – Тебе бы всё хи-хи да ха-ха, племяш! А мне тогда вовсе не до веселья стало! Значит, Нонка, стерва, мне страничку протягивает. И в этот самый момент слышу: машина подъехала. По движку, ёшь-даёшь, а слух у меня на моторы, сам знаешь, какой – та самая «Победа», что нас сюда привезла. У неё ещё клапан во втором цилиндре постукивал. Я в чём мать родила к окошку подскакиваю. Гляжу в щёлку: такси остановилось на краю поляны, а из него три чмыря вышли. Хоть почти стемнело, разглядел я, что рожи у них у всех уголовные, ничего хорошего мне не сулящие. И водила этот, что нас привёз, четвёртым уже, тоже из машины вышел. Сгрудились они у капота, о чём-то совещаются, в сторону барака поглядывают. Я резко к Нонке обернулся: «Книжки, значит, читаешь! А это, надо полагать, братья Карамазовы нарисовались?» Она испуганно вытаращилась на меня. Я приказал: «Никшни, Нонка! Тихо лежи, пикнешь, порву!» – и зыркнул на неё страшными глазами: «Веришь?»
