– И человек надежный, и доверять ему можно. Могу поручиться, как за самого себя. Каких-нибудь два часа назад на моих глазах прикончил милиционера. Да еще перед тем одного ранил, а другого, считай, укокошил. Ваш покорный слуга, – Береза, наклоняет голову, – также, кстати, совсем недавно отправил на тот свет милиционера.
Последние слова Береза произносит с нескрываемой гордостью.
– Всевышний учтет все хорошие дела и поступки. Ты учинил богоугодное дело и заслуживаешь Божью милость, – привычной скороговоркой бормочет поп. – А насчет твоего приятеля… полагаюсь на тебя, сын мой. Откуда он?
– Из Бережанска, из самого губповстанкома. То ли связной, то ли шишка какая-то там у них…
– Вот как! – удивляется хозяин, не зная еще, по-видимому, радоваться этому или нет. – А почему ты привел его ко мне?
– Потому что до вас ближе. Пан Голубь ранен в ногу и ему трудно идти.
– Так вас преследовали?! – снова приходит в волнение поп.
– Кто вам сказал, что нас преследовали? – начинает терять терпение Береза. – Пана Голубя ранили еще в воскресенье, когда он возле Выселок напоролся на милицейскую засаду.
– Так бы сразу и сказал! Так это был он? Слыхал-слыхал, – одобрительно кивает головой поп и уже другим голосом, спокойно по-деловому спрашивает: – И чем же я могу быть вам полезен?
– Нужно, чтобы вы спрятали нас у себя на несколько дней и известили Ветра, что мы здесь. Дома я больше не могу показываться. Пусть он решает, как мне быть теперь. Голубю также надо увидеть Ветра. Ради этого он и попал в наши края: у него какое-то поручение к атаману от губповстанкома.
– Хорошо, – подумав, говорит поп. – Зови сюда своего Голубя. – И, обращаясь сам к себе, недоуменно пожимает плечами: – И что это за псевдо такое – Голубь?
Несколько секунд, насколько то позволяет темнота, Голубь и поп рассматривают друг друга.
Поп – грузный мужчина среднего роста с выпирающим из-под ночной рубашки круглым животом. Его лицо состоит из обвисающих лоснящихся щек, пухлого тройного подбородка и носа, небольшого и круглого, похожего на плод сливы. О маленьких, прячущихся в жирных складках глазах сказать что-либо определенное трудно, так как их почти не видно.
– Знакомьтесь! – спохватывается Береза. – Отец Лаврентий… Пан Голубь…
Рука отца Лаврентия потная, пухлая и вялая. Вялое и пожатие этой руки.
– Наслышан-наслышан о ваших подвигах! – елейным голосом поет поп. – Герой! Настоящий казак!
– Какой там герой… – скромничает Голубь. – Так все это… Ерунда, словом.
– Скромность – качество весьма похвальное, – одобряет ответ Голубя отец Лаврентий и поучительно добавляет: – И все же умалять своих богоугодных деяний не следует, ибо каждый убиенный тобой чекист, большевик, комсомолец – это ощутимый удар по нашему врагу, по врагу Господа Бога. И нельзя пренебрегать любой возможностью нанести этот удар. И помните, – продолжает поп, обращаясь уже к Голубю и Березе одновременно, – что в вашей борьбе с вами всегда наш Бог, поелику боретесь вы с самим Сатаною, который хочет переделать мир на свой, сатанинский, лад.
Помолчав, отец Лаврентий с выспренного тона переходит на деловой:
– Хорошо. Я спрячу вас. Есть у меня в церкви одна комнатушка, о которой, кроме меня, никто не знает. Там вы будете чувствовать себя как у бога за пазухой. Вот только ключи возьму. Да! Оружие придется отдать мне. Не подобает входить в Божий храм с оружием.
Взяв винтовку и наган, поп прячет их под полу свитки и возвращается в дом.
– Вы там, отче, поесть чего-нибудь прихватите! – спохватившись, кричит ему вдогонку Береза. – Милиция не очень балует едой…
– Хорошо-хорошо. Вынесу! – доносится из сеней враз потускневший голос отца Лаврентия. – Только не шуми так.
15
В полутемной потайной церковной комнатушке, в которой вот уже третьи сутки скрываются Береза и Голубь, ночь наступает сразу. Едва солнце опускается за горизонт, как в их пристанище с единственным, закрытым от стороннего глаза густой кроной каштана оконцем тотчас наступает непроглядная темнота. Правда, это обстоятельство нисколько не влияет на распорядок дня Березы и Голубя. Все это время, независимо от того, где находится солнце, они только то и делают, что валяются на своих тюфяках и спят.
Вынужденный отдых, от которого начали уже побаливать бока, неплохое питание и какая-то чудодейственная мазь домашнего приготовления отца Лаврентия оказались для Голубя как нельзя кстати – к исходу шестых суток после ранения он почти перестал чувствовать боль в ноге.
Судя по тому, что шум в селе давно умолк – не слышен даже собачий лай, – время далеко за полночь. Береза, который, кажется, может спать вечность, вставая лишь за тем, чтобы поесть и сделать свои, не терпящие отлагательства, дела, как обычно, похрапывает, накрывшись с головой одеялом. Выспавшийся за день Голубь лежит на спине, уставив открытые глаза в невидимый в темноте потолок. «Да, крепкие нервы у этого парня! – думает он, прислушиваясь к доносящемуся из-под одеяла храпу Березы. – Убил недавно человека и спит как невинный младенец. Мне бы такой сон! А то лезет всякая чертовщина в голову…»
А думать Голубю есть о чем. Теперь, когда после всех злоключений ему удастся наконец выполнить задание своего руководства – встретиться с атаманом Ветром, – его не перестает беспокоить мысль, какой будет эта встреча. Как примет его атаман.
Размышления Голубя прерывает топание ног и возня за дверью. Дверь неслышно открывается, и в ней мелькает яркий свет фонаря. Луч фонаря обшаривает углы комнаты, задерживается на столе и останавливается на лежащих на полу Березе и Голубе.
Береза спит, глубоко дыша и негромко с присвистом похрапывая. Голубь лежит с закрытыми глазами, делая вид, что тоже спит.
– Спят, голубчики! – громким шепотом говорит человек с фонарем и, присвечивая себе под ноги, протискивается через не слишком широкий дверной проем в комнату. Следом входят еще двое. Первый, тот, что с фонарем, подходит к столу и, несколько раз чиркнув спичкой, зажигает стоящую на нем лампу. Пламя лампы несколько раз неуверенно мигает, но человек надевает на лампу стекло, выкручивает фитиль, и в комнате сразу становится светло. На стенах появляются тени, неправдоподобно большие и зловещие.
Чуть приоткрыв один глаз, Голубь пытается рассмотреть ночных гостей. Он без особого труда определяет, что плотный мужчина в черной шляпе на крупной голове, который зажигал лампу, в этой компании за старшего. Из-под полы его расстегнутого пиджака выглядывает заткнутый за пояс маузер. Двое других: неопределенного возраста высокий костлявый флегматик в клетчатой фуражке и среднего роста курчавый блондин с рябым лицом, на котором выделяется широкий рот, – вооружены обрезами.
«Силен, чертяка! Вот кому в цирке выступать!» – с невольным уважением думает Голубь, переведя взгляд обратно на крепыша в шляпе. А тот достает тем временем, чертыхаясь, из карманов своих просторных штанов две гранаты и сердито ворчит:
