Что ж, сделаться в Живерни очередным Маркизом — не такая уж плохая идея! Хотя — и Джеймс хорошо это понимал — до достижения цели ему было далеко. Пока что никто в деревне, кроме маленькой Фанетты, не интересовался старым чудаком, что спал в поле под своими мольбертами.
Кроме Фанетты.
Но ему и Фанетты хватало.
И это были не пустые слова. У Фанетты настоящий дар. Насколько же она талантливее его! Как будто Господь Бог специально повелел ей родиться в Живерни, а потом сделал так, что они познакомились.
Сегодня она назвала его «папашей Троньоном». Тем самым, с картины Робинсона. Джеймсу подумалось, что он мог бы умереть вот так, с наслаждением вспоминая произнесенные Фанеттой слова.
Папаша Троньон…
Всего два слова, но в них — вся его жизнь. От шедевра Теодора Робинсона до нахальства гениальной соплячки.
Ну надо же.
Он — папаша Троньон.
Кто бы мог подумать?
Солнце скрылось.
А ведь десяти еще нет… Почему-то резко стемнело. Или солнце, которому надоели прятки, решило сыграть в жмурки? Встало за тополем и считает до двадцати, давая луне возможность отбежать подальше?..
Джеймс открыл глаза. Его охватил ужас.
Над его лицом навис камень. Огромный булыжник на расстоянии не больше полуметра.
Что за сюр?
Он слишком поздно сообразил, что это не сон. Булыжник со всего размаху врезался ему в лицо. Висок взорвался страшной болью.
Он быстро перевернулся на живот и пополз через поле. До ручья совсем недалеко, а там — человеческое жилье, там мельница. Он позовет на помощь.
Но из его горла не вырвалось ни звука. Джеймс чувствовал, что теряет сознание. В ушах звенело, голова превратилась в огромный, готовый лопнуть шар.
Джеймс прополз еще немного. Он чувствовал, что нападавший где-то здесь, совсем рядом, намеренный его прикончить.
Но чего он ждет?
Его взгляд уперся в два деревянных столбика. Мольберт. Он вцепился в ножки мольберта и напряг все силы в попытке подняться.
Мольберт с грохотом обрушился на землю. Упал ящик с красками. По траве рассыпались тюбики, кисти, карандаши. Джеймсу вспомнилась надпись на внутренней крышке ящика. «Она моя. Здесь, сейчас и навсегда». Значит, это все-таки была угроза. Но он так и не понял, от кого она исходила и почему.
Может быть, он видел что-то такое, чего не должен был видеть?
Ну вот, теперь он умрет, так ничего и не узнав. Ему казалось, что вместе с кровью у него из головы вытекают, впитываясь в землю, последние мысли. Но он продолжал ползти, давя животом тюбики с красками.
Над ним снова нависла тень.
«Надо повернуться, — твердил он себе. — Постараться встать на ноги. Что-нибудь сказать». Но он не мог, охваченный леденящей паникой. Тень пыталась его убить. Она захочет довести дело до конца. Он должен бежать. Звон в ушах стал сильнее, мешая думать. Теперь в мозгу вспыхивали только самые короткие мысли. «Бежать отсюда. Подальше».
Он опрокинул второй мольберт. Во всяком случае, так ему показалось. Кровь заливала глаза. Он почти ничего не видел. Пейзаж вокруг окрасился в ржавые красновато-пурпурные тона. Наверное, ручей уже близко. Он спасется. Кто-нибудь ему поможет.
«Ползи».
Показался еще один мольберт. С палитрой, кистями и мастихинами.
Тень обогнала его.
Теперь она стояла впереди него. Сквозь красный туман Джеймс увидел, как тень схватила мастихин и приблизилась к нему.
«Все. Конец».
Джеймс прополз еще несколько сантиметров, из последних сил приподнялся на руках и перекатился через себя раз, а затем и второй. На миг в нем вспыхнула надежда, что наклона местности хватит, чтобы он докатился отсюда до самого берега Эпта. И спасся.
Надежда вспыхнула и погасла.
Тело застряло в колосьях пшеницы. Он лежал на спине, не прокатившись и пары метров. Перед глазами стояла тьма. Он выплюнул изо рта смешанную с красками кровь. Связных мыслей в голове больше не осталось.
Тень подошла к нему совсем близко. Джеймс попытался шевельнуть хотя бы одним мускулом, но у него ничего не вышло. Тело его больше не слушалось. Нет, еще слушались глаза. Он заморгал, отгоняя пелену.
Тень наклонилась над ним.
Джеймс всмотрелся в нее.
К нему вдруг вернулась ясность сознания. Последняя милость приговоренному к казни. Джеймс мгновенно узнал тень, но отказывался верить своим глазам. Это было попросту невозможно! Откуда такая ненависть? В каком безумном мозгу она родилась?
Тень, одной рукой прижимая его тело к земле, отвела вторую для удара. Джеймс даже не дернулся. От страха и слабости он почти окаменел.
Зато теперь он понял.
В нем проснулась жажда жизни.
Он не должен умереть. Не потому, что дорожит жизнью — кому нужна его жизнь? Он должен жить, чтобы не дать свершиться тому страшному, о чем он только что догадался. Он должен во что бы то ни стало помешать преступнику, задумавшему дьявольский план, в котором ему, Джеймсу, отводилась роль статиста.
Холодное лезвие пронзило его плоть.
Он почти не почувствовал боли. Наверное, был слишком стар. Жизнь уходила из него. Бессмысленная, бесполезная жизнь. Он не сумел остановить трагедию. Он слишком стар, чтобы защитить Фанетту. Кто теперь позаботится о девочке? Кто спасет ее от нависшей над ней тени?
Джеймс в последний раз окинул взглядом колышущееся под ветром пшеничное поле. Кто найдет его труп? Когда? Через несколько часов? Или несколько дней? Последним, что мелькнуло перед его угасающим взором, было видение: женский силуэт на фоне колосьев и маков. Дама с зонтиком. Камилла Моне.
Он ни о чем не жалел. В конце концов, разве не ради этого он покинул родной Коннектикут? Не ради того, чтобы умереть в Живерни?
День медленно угасал.
Джеймс еще успел почувствовать на своей остывающей коже собачье дыхание. Нептун…
ДЕНЬ ДЕВЯТЫЙ
21 мая 2010 года
(Шоссе Руа)
ЧУВСТВА
36
Второй подряд солнечный день. Это в Живерни! Почти чудо, уж можете мне поверить.
Я шла по шоссе Руа. Чем старше я становлюсь, тем труднее мне понять туристов, готовых выстаивать часовые очереди, лишь бы попасть в сад Клода Моне. Хвост перед входом обычно тянется метров на двести. А ведь достаточно немного пройти по шоссе Руа, и можно через зеленую ограду прекрасно рассмотреть и сад, и дом Моне, сделать фотографии и даже насладиться ароматом цветов.
По шоссе проносились машины. Растения, высаженные вдоль велосипедной дорожки, встречали каждую трепетом листьев. Те из деревенских жителей, кто работает в Верноне, давным-давно привыкли проезжать мимо розового дома с зелеными ставнями, даже не поворачивая к нему головы. Для них шоссе Руа — это дорога департаментского значения Д5, дорога на Вернон, и больше ничего.
