— …историю насильника, убившего Моргану Аврил. Десять лет назад.
Андре медленно закивал в знак согласия.
— Я был здесь, — проговорил он. — В первых рядах! Девица Аврил умерла, можно сказать, под моим окном. Фестиваль «Рифф и Клифф» стал для меня настоящей каторгой. Я литрами готовил соус для мидий, тонны картошки-фри и кебабов, уставил столиками всю набережную. В тот вечер погода была хорошая, молодежь прибывала со всех концов страны. Первый и последний раз, когда в Ипоре устраивали подобное мероприятие.
— Понимаю.
Я не придумал лучшего ответа.
— Я не жалуюсь, — уточнил Андре. — После убийства моя гостиница не пустовала целых полгода. Журналисты, полицейские, эксперты, свидетели, адвокаты.
— Тогда это хорошая новость, — вставила Мона. — Смерть снова заполнит вам все номера!
Я не был уверен, что Андре оценит юмор Моны. И правда, он даже не улыбнулся, довольствуясь долгой паузой.
— Надеюсь, — наконец произнес он, — других не будет.
— Других чего?
— Других жертв…
— Одна жертва каждые десять лет. Однако у него развязаны руки.
Странным пустым взором Андре посмотрел сквозь Мону, словно вместо нее было пустое место, а затем взгляд его потерялся вдали, где-то между морем и звездами. Мне показалось, что он ожидал не столько неуместного юмора Моны, сколько сочувствия к его тревогам. Я повернулся к нему.
— Почему, Андре? Почему должны быть другие жертвы?
Казалось, хозяин «Сирены» в этот вечер постарел на десять лет. Взяв стул, он сел рядом с нами и долго вглядывался в черный горизонт. Потом тихо произнес:
— Так ты не знаешь всей истории, Джамал? Ты знаешь только о деле Морганы Аврил?
Я вспомнил последние строчки газетных вырезок, которые успел прочесть перед ужином, рассыпавшуюся версию капитана Грима, общегосударственное значение, которое придали делу…
— Спустя четыре месяца после убийства Морганы Аврил, — продолжал Андре, — было совершено второе преступление. Девушка из Эльбефа, неподалеку от Руана. Трагедия случилась в Нижней Нормандии, так же на берегу моря, в конце каникул, она работала в лагере для подростков. Тот же самый насильник. Та же сперма. Жертва так же задушена шарфом «Берберри». Вся Нормандия словно обезумела. Началась паника! Боялись, что серийный убийца продолжит… Но на этом он остановился… Две девушки…
Он замолчал, потом произнес:
— До сегодняшнего утра.
Я постарался призвать на помощь логику:
— Не значит ли это, что тот ненормальный десять лет провел в тюрьме, а теперь вышел и возобновил свою деятельность?
— Его не сумели поймать, — бесцветным голосом произнес Андре.
Он задумался, погрузился в воспоминания. Державшиеся на плаву «Острова» медленно погружались в море крема. Андре наконец удалился, чтобы убрать стол англичан, исчезнувших вместе с младенцем и оставивших после себя целое море зеленого пюре.
Мона смотрела на десерт, напоминавший айсберг, ставший жертвой климатического потепления.
— Дьявольская история.
Не глядя на нее, я размышлял.
Два убийства.
Неизвестный насильник, находившийся десять лет в бегах, сегодня утром снова перешел к действиям.
Разве что в этот раз он не убивал.
Магали сама бросилась с обрыва. После того как намотала на шею шарф.
Шарф с моими генетическими отпечатками.
Кто-то знал. Кто-то играл со мной и намеревался по капле выдавать мне информацию.
Почему я? Что я такого сделал, чтобы оказаться замешанным в эту историю?
Мона вертела в пальцах мою карточку.
— Пошли? — обратилась она ко мне.
Я не ответил. Казалось, она разочарована финалом нашего ужина; видимо, возврат к реальности оказался слишком резким. Она прочла вслух фразу с моей карточки:
— «Благодарю за этот волшебный миг». Знаете, Джамал, скажу вам честно. Мне бы очень понравилось, если бы какой-нибудь незнакомец на перроне пригородной электрички вложил мне в руку такую карточку. Кем бы он ни был, ему бы точно удалось меня соблазнить.
Она постояла у огромного окна, любуясь зрелищем пришвартованных рыбацких лодок, танцующих на волнах в свете фонарей. Никого. Одни лишь невидимые призраки.
— Однако по случаю ужина с видом на море это тоже неплохо, — наконец произнесла она.
Отодвинув стул, она пошла к выходу. Я протер глаза, утратившие остроту видения из-за невероятного стечения обстоятельств сегодняшнего дня, и улыбнулся ей. Надеюсь, моя улыбка оказалась во вкусе Моны.
— У меня принцип, Джамал. Когда парень мне нравится, я всегда сплю с ним в первый вечер.
12
Почему я?
Мона открыла окно. Перестук гальки, омываемой волнами, ворвался в комнату, и она показалась мне каютой лайнера, плывущего по морю. Обнаженная Мона стояла между двух занавесок, подставляя кожу брызгам пены, которую прибивало к молу, а потом разносило ветром.
Растянувшись на кровати, я любовался Моной; она повернулась ко мне спиной. Изгиб ее талии плавно переходил в линию бедер, спина столь же плавно переходила в разделенные ложбинкой округлые ягодицы и далее в две стройные ножки, как у русалки, променявшей море на землю. Луна окрашивала ночь мягким светом. Отблески пустынного пляжа плясали на теле Моны. Красные неоновые от вывески казино, желтые песочные от галогеновых ламп. Запах леса, смолы и соснового бора.
Она повернулась ко мне лицом. Два маленьких торчащих коричневых пятнышка увенчивали бледные дюны ее грудей. На выбритом лобке кучерявились несколько рыжих волосков.
Восхитительно.
В постели, когда Мона сняла резинку, разрушив прическу «лошадиный хвост», волосы каскадом рассыпались по ее плечам, придали объем ее мышиному личику. Она недолго хранила серьезный вид и вскоре взорвалась переливчатым смехом.
Смеясь, Мона занималась любовью.
Со свойственной ей энергией, с неутомимой изобретательностью. Словно играла в игру. Вспоминала все игры своего детства. Прятки. Салки. Закрой глаза, дай мне руку, открой рот. А какая ирония по отношению к себе самой! Я никогда не встречал подобных девушек.
Ни у кого из нас не оказалось презерватива, но ей было наплевать. Она легонько подхватила меня пониже спины, чтобы я подольше остался в ней.
Перед тем как предаться наслаждению, она стала говорить мне «ты».
Я посмотрел на часы. 3 часа 10 минут.
Мона прикрыла окно и без тени смущения направилась ко мне. Я представил себе, как она, взяв висевшую в рамке на стене ракушку, прижмет ее к лобку на манер Венеры Ботичелли.
