16.30. Черт, это же час окончания занятий в школе!
Чтобы избежать людского внимания, на ближайшем перекрестке я свернул с центральной дороги. Проплутав в лабиринте улиц, между тупиками и улочками с односторонним движением, я припарковался в пустынном переулке. Натянув на голову шапочку Найк, подтянул штанину, чтобы она скрывала мой протез, и вышел из машины. Тротуар покрывал грязный тающий снег, в котором моя негнущаяся нога проделала тонкую борозду.
Я зашел в магазин с запотевшими окнами, первый попавшийся.
Я был готов держать пари, что Пироз не успел поставить на ноги все отделения жандармерии в департаменте, а жандармы не успели развесить мой портрет во всех витринах местных магазинов.
Продавец ранних овощей и фруктов. Он занимался тем, что пытался удержать на наклонной стойке выставленные в витрине яблоки.
«Овощи и фрукты-био», — гласила табличка над кассой.
— Что вам угодно?
— Я ищу гостевой дом «Горная долина». В нем по-прежнему заправляет Кармен Аврил?
Коммерсант выпрямился. Он был, можно сказать, лыс, за исключением пучка волос, коротко подстриженного и напоминавшего хохолок ананаса.
— А что вам от нее надо?
Вымученно улыбнувшись, я попытался обезоружить его недоверие:
— Не буду вас обманывать. Я журналист, мы готовим репортаж об убийстве ее дочери, Морганы.
Хохолок оглядел меня с головы до ног; так, наверное, смотрят его клиенты, когда выбирают фрукты. Хорошо еще, что он не ощупал мне ногу.
— Не думаю, что она обрадуется, когда к ней явятся надоедать с этой историей. Все кончено, все забыто.
— Десять лет, — уточнил я. — За те месяцы, что остались до истечения срока давности, мы хотели бы возобновить дело.
Не дав себе труда ответить, он повернулся к пирамиде из ягод. В разгар зимы этот кретин продавал клубнику-био, малину-био, вишню-био…
Услышав за спиной шаги, я вздрогнул. Раскрасневшаяся от холода девушка внесла на вытянутых руках три ящика с капустой: красной, белой и зеленой. Тяжело дыша, она довольно больно толкнула меня своими ящиками.
— Кармен будет согласна. Не то чтобы она любила этих журналюг, но она готова выслушать каждого, кто может помочь ей прижать того негодяя, который убил ее дочь.
Пожав плечами, хохолок ананаса продолжил ворчать у себя в углу.
«Опять напишут, что у нас тут целая деревня извращенцев».
Уверенными движениями девушка поставила ящики в шахматном порядке.
— «Горная долина» находится в трех километрах выше Нефшателя, по дороге на Фуркамон. Вы вряд ли пропустите вывеску «Гостевые дома Франции».
Когда я выходил из магазинчика, она угрожающе бросила мне вслед:
— Разговор с ней вам удовольствия не доставит.
По улице, ведущей к проулку, где я оставил автомобиль, шагали школьники, и мне пришлось идти за ними. Они шли по трое в ряд, избегая выщербленного тротуара, где выбоины превратились в моря, покрытые ледяной коркой. Ни один родитель не сопровождал их; можно было подумать, что родители забирали своих детей из школы только в хорошую погоду.
Меня это устраивало. Меньше свидетелей.
Подув на замерзшие пальцы, я открыл дверцу «фиата».
Рука застыла на металлической ручке, словно примерзла к ней.
На пассажирском сиденье лежал коричневый конверт.
Джамалу Салауи.
Чертов почерк, ставший почти родным.
Я тотчас вспомнил Мону. Она единственная, кто знал, что я поеду в Нефшатель… но она физически не могла находиться здесь! Где она раздобыла вторую машину? Как могла приехать раньше меня, когда я всю дорогу мчался, выжимая из двигателя все, на что он способен? Как могла проследить за мной, когда я всю дорогу пялил глаза в зеркальце заднего обзора?
Зачем ей играть в такую садистскую игру?
Я сел в машину, включил зажигание и прижал руки к вентилятору, согревая их.
Кто мог знать, что я припаркуюсь именно здесь?
Никто.
Кто мог бросить конверт на сиденье?
Кто угодно. Дверца автомобиля не запирается…
Несколько минут я сидел с включенной на максимум вентиляцией, направленной прямо в лицо, пока горячий воздух не стал обжигать мне кожу. Затем открыл конверт.
* * *
Дело Миртий Камю — Пятница, 8 октября 2004 года
Коммандан Лео Бастине в третий раз внимательнейшим образом перечитал факс бригадира Ларошеля.
Неизвестного в бейсболке «Адидас», подозреваемого номер один в деле об убийстве Миртий Камю, звали Оливье Руа.
Ему 21 год, он проживал в Морсалине, вместе с родителями, владельцами дома прессы в Валони. Совмещая работу с учебой, он изучал в Кане коммуникационные технологии в сфере культуры.
Собственно, вряд ли установление личности молодого человека, чей фоторобот висел в каждой районной жандармерии, стоило считать заслугой бригадира Ларошеля. Его родители, Моник и Жильдас Руа, 7 октября 2004 года явились в отделение жандармерии коммуны Валонь заявить об исчезновении сына.
Оливье был в кемпинге Изиньи-сюр-Мер, плавал возле островков Сен-Маркуф и загорал на пляже Гранкам-Мэзи одновременно с Миртий Камю. Без сомнения, он и есть тот самый тип, которого разыскивает полиция.
Родители объяснили, что смерть Миртий Камю необычайно взволновала Оливье, хотя они так и не поняли, почему. После сообщения о смерти девушки он надолго заперся у себя в комнате и выходил только для того, чтобы прогуляться в одиночестве. Вечером 6 октября 2004 года он вышел и направился в северном направлении, по бульвару Дюн, продолжением которого служит дорога на Сен-Вааст-ла-Уг. И больше не вернулся.
Коммандан Бастине был уверен, что ровно через тридцать семь часов преступника доставят к нему. Стремление Оливье Руа затвориться в четырех стенах можно истолковать как нежелание встречаться с полицией, его депрессию — как угрызения совести, а его бегство как признание.
На следующий день, около 18 часов, обвинение рухнуло, как карточный домик.
ДНК Оливье Руа не совпало с ДНК насильника!
Спустя час поступило еще одно сообщение: Оливье Руа не мог ни убить Моргану Аврил, ни быть незнакомцем с красным шарфом, которого видели зрители фестиваля «Рифф и Клифф». На уик-энде 5 июня 2004 года он вместе с тремя приятелями участвовал в фестивале искусств на улицах Биаррица, в девятистах километрах от Ипора.
Появление-исчезновение Оливье Руа разрушало версию Бастине. Но на всякий случай в течение нескольких недель полиция распространяла листовку «Внимание, розыск!». Срывала расплывчатые фотороботы и заменяли их фотографией Оливье Руа. Неубедительно.
