С наилучшими пожеланиями,
Ж. Кальметт,
Заведующий лабораторией идентификации жертв катастроф
НИИ СМКЭ.
37
Надежда пробуждается?
Свет плясал перед моими глазами, искусственный свет, подобный флуоресцентной рыбе в темных глубинах океана, крошечная блестящая точка, начавшая расти и быстро заполонившая все поле моего зрения.
Теперь я видел только белый квадрат.
Он чем-то напоминал школьную доску, на которой пишут специальными фломастерами или магнитными буквами.
В верхнем углу доски я заметил маленькую красную табличку. Я знал на ней каждое слово.
Кармен Аврил, мать Морганы Аврил, председательница.
Фредерик Мескилек, жених Миртий Камю, вице-председатель.
Осеан Аврил, сестра Морганы Аврил, секретарь.
Жанин Дебуаз, бабушка Миртий Камю, помощник секретаря.
Алина Массон, лучшая подруга Миртий Камю, казначей.
Подобно актеру, который, отдернув черный занавес, неожиданно появляется на сцене, передо мной внезапно появилась Кармен Аврил. Она открыла рот, и ее голос зазвучал у меня в мозгу, словно ее мысли вытеснили мои собственные.
— Это несложно, месье Салауи, выбить почву из-под ног, а затем свести с ума. Заставить усомниться в самом себе. Достаточно всего лишь маленького общества, не больше пяти человек, при условии, что все они исполнены решимости. При условии, что всех их объединяет непоколебимое стремление к единой цели. Никогда не забывать.
Она подошла поближе. Во всяком случае, мне так показалось, ибо лицо ее приняло непропорциональные размеры, подобно лицу актера, к которому приблизили камеру. Голос ее также прибавил в объеме, равномерно отбивая внутри моего черепа отрывистые слова, ударявшие то в один висок, то в другой.
— У меня две хорошие новости, месье Салауи: вы не умерли и вы не сумасшедший. Но есть и дурная новость. Мы, члены общества «Красная нить», обвиняем вас в двойном убийстве — Морганы Аврил и Миртий Камю.
Силуэт Кармен Аврил растворился во мраке так же неожиданно, как и появился, а на ее месте материализовалась старуха Дениза. Тогда только я заметил на белой доске разноцветные магнитные буквы. Точнее, одиннадцать букв:
Д. Е. Н. И. З. А. Ж. У. Б. А. Н.
Дениза смотрела на меня или, по крайней мере в моем направлении, ибо я был не способен пошевелиться, не способен сказать, что я тут, перед ней, не способен понять, осталось ли у меня по-прежнему тело.
Ее голос проскрипел:
— Видишь, мой мальчик, не я одна потеряла память.
Д. Е. Н. И. З. А. Ж. У. Б. А. Н.
Ее морщинистые руки медленно передвигали по доске магнитные буквы.
До тех пор, пока они не образовали другое имя:
Ж. А. Н. И. Н. Д. Е. Б. У. А. З.
Дрожащий голос не умолкал:
— Теперь ты все знаешь, мой мальчик. Я тоже надеюсь узнать правду, прежде чем сойду в могилу. Всю правду. Про последние слова, последний вздох моей внучки. Ты можешь дать мне хотя бы это.
Внезапно она исчезла, словно режиссер оборвал сцену при монтаже. В следующую секунду доска возникла снова, но буквы на ней изменились.
Одиннадцать букв:
К. Р. И. С. Л. Е. М. Е. Д. Е. Ф.
Словно извергнутый ночным мраком, перед доской возник депрессивный безработный.
В уголках его губ блуждала улыбка.
Губы не двигались, однако я отчетливо слышал его хрипловатый прокуренный голос, вибрировавший у меня в черепе, словно он захватил в плен мой мозг:
— Между пятидесятилетним субъектом, потрепанным, одиноким, и сорокалетним мужчиной, пылающим совершенной любовью к двадцатилетней девушке, намеренным создать семью, свою собственную семью, разница больше, чем одна буква, Салауи. Целая жизнь. Та, которую ты у меня украл.
Его длинные пальцы переместили буквы, составлявшие его имя.
И составили другое:
Ф. Р. Е.Д. М. Е. С. К. И. Л. Е. К.
— Ле Медеф, — вибрировал у меня в голове надтреснутый голос. — Как думаешь, стоило его придумать, а? Назвать Ле Медефом безработного персонажа… Так очевидно, так заманчиво, так рискованно… Но ты поверил, верил до последнего… Хотя от тебя ничего не скрывали, абсолютно ничего!
Он тоже исчез.
У меня не осталось ничего, кроме разума. Лишенный тела, медлительный, бесстрастный, словно погруженный в ватный сон, обессилевший, я приговорен созерцать шествие перед белой доской. У меня нет сил даже повернуть голову, поднять руку или пошевелить ею. Да остался ли у меня разум, не затерялся ли и он в дебрях изнасилованной памяти?
Все та же доска.
Другие буквы:
М. О. Н. А. С. А. Л. И. Н. А. С.
Мона возникла ниоткуда, наверное, из мышиной норы.
Взор опущен. Слабый голос, почти шепчущий, усилился, смешавшись с моими мыслями:
— Спасибо, Джамал. Тебя взволновала моя история, ты только что мне это подтвердил. Теперь я бы хотела выслушать твою историю, Джамал, подлинную историю. Не очередную выдумку. Не про очередной побег.
М. О. Н. А. С. А. Л. И. Н. А. С.
Она убрала первую и последнюю букву фамилии, вставила в свое имя два «С»…
А. Л. И. Н. А. М. А. С. С. О. Н.
— Мы не жульничали, Джамал. Тебе дали все необходимые подсказки. Все имена, все буквы, все ключи. Надо было только увидеть и расставить в нужном порядке. Но ты ничего не замечал…
Она исчезла.
«С призраками покончено», — подумал я.
Новая вспышка.
Доска.
Шесть букв.
А. Р. Н. О. Л. Ь. Д.
На полу под доской спал песик ши-тцу.
В поле моего зрения возникла неизвестная рука и изменила местоположение трех букв:
Р. О. Н. А. Л. Ь. Д.
Песик приоткрыл один глаз и тотчас снова закрыл.
Полная тьма.
38
Подлинная история?
Когда я проснулся, было темно; меня раскачивало. На мгновение я решил, что утонул и труп мой дрейфует в темной толще океанских вод, но благодаря какому-то чуду я сохранил свое сознание. Моя правая рука коснулась дна.
Тепло. Мягко. Приятно на ощупь.
Матрас…
Я лежал на кровати.
Ощупью я продолжил исследовать пространство вокруг себя. Матрас, похоже, лежал в деревянной мебельной коробке. Я попытался встать. Невозможно. Моя левая рука пристегнута наручником к планке на стене.
