— Пойдем, солнышко? Теперь лучше не задерживаться.
Папа запихивает вещи в большую сумку: кеды, штаны, пуловеры. Похоже, там, куда мы едем, холодно. Мне трудно в такое поверить. С тех пор как мы приехали на Реюньон, здесь все время жара. Мне никогда в жизни не было так жарко. И потом, мальчик, который живет в этом доме, тот самый, чьи шорты и рубашка сейчас на мне, чуть повыше меня, и я хотела бы не спеша выбрать себе другую одежду, все примерить.
— И так сойдет, — сказал папа.
Еще он сказал, чтобы я не капризничала, что старушка с голубыми волосами и так уже была настолько любезна, что не только в дом пустила, но еще и разрешила взять все вещи, какие нам понадобятся.
Папа выгреб все из шкафчика над раковиной и бросил в сумку пачки печенья.
Я морщу нос.
— Папа, это не бери, по-моему, оно невкусное…
Папа не отвечает. Вытаскивает печенье, кладет на стол. Он нервничает. И опять странно смотрит на меня, так же как смотрел недавно, когда только вылез из-под душа. Может, это из-за моего старшего брата, который умер. Мой старший брат точно был немножко похож на меня, вот потому папа и попросил меня переодеться мальчиком.
Как бы мне хотелось, чтобы у меня была фотография моего старшего брата…
Папа берет сумку. Я поднимаю на него глаза.
— Папа, мы далеко едем?
И голос у папы раздраженный.
— Да, я же тебе говорил… На другой конец острова, к твоей маме.
Он идет к двери гаража. Еще секунду поколебавшись, я не выдерживаю:
— Папа… Только что, пока ты принимал душ, я слышала, как подъехала машина. Слышно было так, как будто она остановилась совсем рядом… Здесь… в гараже.
Папа смотрит на меня испуганно, как будто я ему сказала, что позвонила в полицию и сообщила, где мы.
— Ты… ты что-нибудь видела?
— Нет, папа. Ничего не видела. Дверь гаража не открывалась. Никто не входил…
Папа быстро идет через весь дом. Я бегу следом за ним. Папа приоткрывает дверь гаража, оборачивается.
— Постой здесь, солнышко, я взгляну…
Он закрывает за собой дверь.
Я приготовилась долго ждать, но папа почти сразу возвращается. Он улыбается мне, но я вижу, что он заставляет себя улыбнуться.
— Ну что?
— Ничего, Софа. Ты… тебе, наверное, показалось… Там… там никого нет.
Папа врет. И у него это плохо получается. Я все вижу, но веду себя как примерная девочка.
— Вот и хорошо, папочка, а то я немножко испугалась…
— Побудь здесь, Софа, я только выгляну в сад, надо убедиться, что на дороге никого нет. Как только я тебя позову, сразу иди ко мне.
— Смотри, как бы полицейские тебя не узнали…
— Ты моя хорошая…
Он целует меня и уходит.
Что там такое, в гараже?
Что папа еще от меня скрывает?
Мне надо узнать…
Открываю дверь.
В гараже стоит желтая машина. Маленькая, круглая и блестящая. Не знаю, что это за марка.
Вхожу в гараж.
За рулем кто-то сидит.
Подхожу поближе. Теперь я ее узнала.
Это старая дама с голубыми волосами.
Она неподвижно сидит на водительском месте. Ее синие очки упали на пол. Я бесшумно подхожу еще ближе. Уснула она, что ли…
Опираюсь рукой на желтую дверцу, встаю на цыпочки.
Не надо было этого делать.
На какую-то четверть секунды мои глаза отказываются верить тому, что увидели.
А потом я начинаю орать!
У старой дамы с голубыми волосами из шеи, внизу, торчит нож!
Вся шея у нее в крови, и подбородок тоже, кровь стекает ей на грудь, как будто она неопрятно ела и вся облилась. Ее голубое, под цвет кудряшек, платье насквозь промокло, стало почти фиолетовым. И кудряшки вымазаны в кровавой каше.
Я готовлюсь снова заорать, перебудить весь квартал, но мне затыкает рот чья-то рука.
Здоровенная волосатая мужская рука. Самого мужчину я не вижу, только его тень.
25
Мед для инспектора
8 ч. 49 мин.
Кристос ставит пикап под аркой недавно построенного здания в новом квартале Сен-Жиля в двух шагах от лагуны. Здесь, в соответствии с долгосрочными планами градостроительства, дома для богатых, с бассейнами, оградами и решетками, искусно перемешаны с более чем социальным многоэтажным жильем: предполагалось, что все эти люди будут посещать одни и те же школы, магазины и даже городские парки.
Ага, как же, думает Кристос, которого эта перетасовка напоказ не очень-то убедила. Лично он твердо верит в то, что на всем острове существует одно-единственное место, где перемешаны все расы, и место это — пляж! Все раздетые, все равны. Как ни странно, чем больше вокруг голой кожи разных цветов, чем легче забываешь про цвет кожи.
Младший лейтенант поднимается на три ступеньки, входит в вестибюль и принимается изучать выгравированные на медных табличках имена.
Шарлина Тай-Ленг. Лестница Б. Второй этаж. Квартира 11.
Меньше одного процента реюньонцев соглашаются покинуть свои дома или виллы ради того, чтобы набиться в многоэтажки, и потому таких обхаживают, пылинки с них сдувают; строить в высоту — единственный способ ежегодно давать приют еще десяти тысячам островитян и остановить анархическую урбанизацию, которая истребляет природное пространство острова так же верно, как лесной пожар.
Беззвучный лифт. Розовый коврик у порога. Красная дверь. Позолоченный звонок.
До чего шикарно!
Перед тем как второй раз нажать на звонок, Кристос освежает в памяти свои фантазмы с участием стюардесс-азиаток, поднятых с постели рано утром.
Дверь наконец открывается, и в проеме появляется секс-бомбочка примерно метр шестьдесят ростом. Смотрит на жандарма большими, как у персонажей манги, заспанными глазами. Ее круглое лицо обрамлено прямыми черными волосами, подстриженными как у Доры-следопыта. Ниже Кристос старается не смотреть — футболка, в которую одета девушка, едва прикрывает бедра, и ему кажется, что с каждым вздохом маленькие торчащие грудки приподнимают ткань ровно настолько, чтобы выставить наружу лобок.
Он показывает удостоверение. Девушка трет глаза и роется в затуманенной памяти.
— А, ну да, конечно, тот тип из аэропорта. Входите.
Бесстыжая Дора первым делом предлагает ему сесть на диван, потом — выпить кофе.
Кристосу здесь нравится. Он любуется прекрасным видом на Индийский океан за окном или, чуть повернувшись, круглой загорелой попкой Шарлины, когда девушка наклоняется, придвигая поднос с завтраком. Кофе, печенье и мед.
