В помещение не пошел. Снова сел в курилке и принялся перелистывать книгу, не вчитываясь в текст, не обращая внимание даже на иллюстрации. Все думал с тоской: «Не верят. И Тамара Васильевна только пожалела, а не поверила. Если бы поверила, пошла на заставу, замолвила бы словечко». Рублев, думая так, не мог знать, что Тамара Васильевна хотела пойти к Ярмышеву, поговорить с ним, но сдержала себя. Не могла она, жена начальника заставы, перешагивать определенные рамки. Единственно, что она могла сделать – рассказать мужу о разговоре с Рублевым, а потом, во время занятий, поговорить с Бошаковым и Нечетом.
Грустные мысли Рублева прервал Бошаков:
– Рублев, на боевой расчет!
Встал молча, посмотрел на калитку с надеждой, не отворится ли она, но не отворилась – не возвратился еще майор Антонов. Прошел в казарму и встал в строй в пыльных сапогах.
– А ну, марш чистить! И живо! – построжился старшина Голубев, осматривавший строй пред тем, как доложить старшему лейтенанту, что застава на боевой расчет построена.
Молча вышел Рублев и направился к крыльцу, возле которого было оборудовано место для чистки сапог. Ссутулился, чувствуя на себе презрительные взгляды солдат. Сапоги почистил быстро, но в строй не поспешил. Остался стоять, устремив неподвижный взгляд на сопку, где облитые горячими солнечными лучами деревья окружали обелиск, словно часовые у знамени. Вздохнул тяжело, услышав сердитый голос старшины:
– Рублев! Где ты пропал? В строй!
Слышал, но не понимал, что говорил об обстановке на участке заставы старший лейтенант Ярмышев, машинально отозвался, когда была названа его фамилия, а затем время службы: часовым заставы с двенадцати часов.
Прошел, после боевого расчета, в курилку. Ждать прихода майора. Сидел один. Никто к нему не подходил. Не хотели. Вот и пустовала курилка, обычно всегда говорливая, либо веселая, либо озабоченная, судя по обстановке. И майор не возвращался.
В одиннадцать часов поднялся и прошел в Ленинскую комнату, зная, что она в это время обычно пуста. Кто лег поспать часок-другой перед выходом в наряд, кто уже собирается на службу, проверяет оружие, телефонные трубки, следовые фонари, рации. Прошел мимо дежурки торопливо. Дверь в Ленинскую комнату закрыл. Сел на то место, на котором всего пару дней назад читал письма ветеранов. Вспомнил о толстом поваре, которого по ошибке выкрали вместо генерала, грустно усмехнулся: «Герои…»
Вздохнув тяжело, достал из кармана ручку и неоконченное письмо домой, оторвал от него часть чистого листка и написал на нем: «Не брал я, ребята, зажигалку». Свернул вчетверо, и только положил в боковой карман, как в Ленинскую комнату вошел майор Антонов. Весь белый от камышовой пыли. Сел рядом с Рублевым и задал вопрос:
– Знаешь, почему тебе многие не поверили?
– Все не поверили.
– Не все. Старший лейтенант поверил. Нечет.
– Нечет?!
– Да, Нечет. Бошаков тоже сомневается, что хотел своровать ты. А вот остальные… Не думал ты, почему?
– Думал. Я же им все рассказал как на духу, а они…
– Когда рассказал? После того как тебя за руку схватили. Почему не отдал зажигалку сразу, как проснулся?
– Побоялся…
– Думал, обвинят в воровстве? С какой стати? Не верит человеку только тот, кто сам на сделку с совестью идет. Те, дружки твои прежние, они, безусловно, не поверили бы.
– Я именно о них вспомнил. Вот и испугался.
– А ты прикинь: на одну доску поставил и тех, кто честь и совесть потерял, и тех, кто автомат в руках держит, не знает что такое день, что ночь. Разобраться тебе пора уже во всем. Пора… Отмети наносное, возьмись за ум, стань самим собой. Ясно?
– Да.
– А сейчас – спать.
– Но мне на службу.
– Отменил я назначение старшего лейтенанта. Выходной. Все может по дурости случиться.
– Нет, товарищ майор. Я пойду на службу, – с необычной для себя твердостью заявил Рублев, достал из кармана записку и подал ее Антонову. – Вот. Вы верите, Нечет верит… Пойду я на службу!
Майор Антонов прочитал записку, посмотрел изучающе на Рублева, помедлил немного с ответом, потом согласился:
– Хорошо. Иди, готовься к службе.
11
Майор Антонов закончил список и передал листок Ярмышеву.
– Вот твоя группа. Я договорился с геологами. Домик для нас выделили. С богом, как говорится.
Ярмышев пробежал глазами по списку. Все продуманно: вожатый с собакой, старшие наряда, молодые солдаты, повар. Фамилии Нечета и Рублева рядом. В самом начале.
«Не упускает из виду Рублева. Верно, так и нужно».
– Колебался я вначале – тебе на пост к геологам ехать, либо старшине. Понимаю, что тебя с Боженой…
– Не о ней сейчас думаю.
– Ой ли?
– Не выходит она из головы, это – верно. И с Рублевым не все так складно, как хотелось бы. Как он, если что, не подведет ли? Туговато придется.
– Туговато – не то слово. Трудно. Однако главное, не трудность, но необходимость. Обстановка диктует: надо.
Майор Антонов замолчал, подошел к окну, постоял в задумчивости и, вернувшись к столу, вынул из лежавшей на столе пачки «Беломора» папиросу. Закурил без спешки, продолжая думать о чем-то своем, словно не решаясь высказать это, заветное, но, затянувшись пару раз, все же заговорил. Назидательно.
– Людям верить нужно, обязательно нужно. Без этого жить нельзя. Но прежде, чем поверить в человека, познай его. В делах его, в беседах с ним. Откровенных беседах, чтобы по душам, а не казенно. А так, вслепую. Я Рублеву твердо поверил лишь в Ленкомнате, когда он душу мне распахнул. Тебе он тоже хотел, но ты свидетелей собрал. Он жене моей высказал все, что тебе собирался сказать. Она его успокоила хоть чуть-чуть. А ты же – комиссар. Начали мы с тобой, Велен Никифорович, человека из него делать, вот и продолжим доводить начатое до ума. Но – по-умному нужно. Согласен?
– Если с первого дня поддержал, теперь о чем речь может идти? Моя ошибка не только для меня урок, но и ему, похоже, на пользу.
– Избегай подобных полезных, так сказать, шагов.
– Уже дал себе слово. А вообще-то я так думаю: месяц-другой минует, и не узнаем мы Рублева. Жизнь заставская приучит его к дисциплине, а все остальное приложится.
– Приглядись внимательней: он уже изменился. Важно, не перегнуть, а исподволь влиять. Он же – человек. Не обижай его недоверием. С тобой же он едет. Кстати, назначил я его в твою группу потому, что поспешили парни с осуждением, теперь стыдятся смотреть ему в глаза. А на посту меньше людей. Пока там будете, время сотрет остроту конфликта. Часа через полтора – трогай.
К назначенному начальником заставы времени группа собралась в летней курилке. Вещмешки и ящики с боеприпасами и продуктами сложили в кузов машины и теперь, ожидая, когда дежурный по заставе объявит построение, курили. Только не было среди солдат Рублева.
