Редкий дом в Помпеях не был окружен помещениями, отведенными под лавки, мастерские, таверны (от лат. taberna – «дом бедняка») или небольшие гостиницы, которые тогда назывались каупоне. В наиболее посещаемых частях города такие заведения сосредотачивались в одном месте. Как правило, они состояли из 1–2 комнат с выходом на улицу. В некоторых торговые принадлежности отсутствовали, но большинство было оборудовано мраморными столами, прилавками, большими печами. Для удобства обслуживания использовали весы, безмены, гири, всевозможную глиняную и металлическую посуду. Нижние этажи домов прятались от солнца под навесами, покрытыми тонкой черепицей.
В лавках аристократов имелся дополнительный проход, соединявший служебные помещения с жилыми. Почтенным гражданам торговые площади требовались для распродажи собственных вещей, сбыта излишков провизии и сдачи в аренду купцам. Этот вполне разумный обычай существует и в современной Италии, где богатые горожане занимают лучшую, верхнюю, часть дома, отводя комнаты нижнего этажа под магазины или мастерские.
Среди многообразия римских закусочных выделялось три основных вида, каждый из которых имелся в Помпеях. В презентабельных термополиях подавали дорогие закуски, пирожные и горячее вино, приправленное пряностями. Напитки хранили в свинцовых сосудах, заранее подогревая их в железных котлах, помещенных в отверстия каменного стола кубической формы, который собственно и являлся печью. Знатные люди термополии не посещали, зато добропорядочные граждане – ремесленники или торговцы – могли отдохнуть в уютном зале, оживляя беседу теплым вином. В отдельных комнатах с небольшими столами на двоих проходили деловые переговоры. В питейных заведениях Помпей гости располагались сидя, потому что были простолюдинами, а возлежать за едой дозволялось только знати.
Обыкновенные харчевни именовались попинами и заполнялись не слишком привлекательной публикой: ворами, разбойниками, палачами, могильщиками, беглыми матросами, солдатами, рабами. Здесь валился на пол и смачно храпел пьяный жрец, дебоширил фуллон, продажные женщины забавляли сброд танцами, звучали непристойные песни, шла игра в кости и случались драки, нередко доходившие до убийства.
Хозяева попин угощали гостей скверным вином и плохо приготовленной пищей. Обычное меню состояло из бобов, приправленной уксусом и перцем свекловицы, отварного или поджаренного гороха, сосисок, буженины с плебейским хлебом из грубой ячменной муки. Еда обходилась дешево посетителям и почти даром владельцу, который закупал мясо не в лавках, а храмах, где распродавались недоеденные служителями жертвенные дары. Хозяева харчевен, расположенных недалеко от амфитеатра, приобретали туши затравленных или убитых гладиаторами зверей.
Заведение, объединявшее в себе гостиницу и харчевню, по-латински называлось caupona. Скудная трапеза и ночлег здесь стоили дорого, хозяин грубил гостям, спать приходилось в грязной комнате, на жестком каменном полу. Отведав пищи, приготовленной наспех из залежалых продуктов, путник отнюдь не наслаждался отдыхом, ворочаясь на скрипучем тюфяке, набитом не шерстью, а тростниковыми листьями. Дурную репутацию придорожных заведений нередко создавали сами хозяева, которых Гораций называл плутами и негодяями.
Слова знаменитого поэта, безусловно, не относились к предприятию известного в Помпеях торговца Эуксинуса, где угощали привозным вином. Его первосортной продукции не касались шутки, адресованные непорядочным деятелям: «Воду нам даешь ты, а сам чистое тянешь вино».
Многочисленное семейство Эуксинуса занимало два дома с садом и виноградником. Видимо, домочадцы отличались крайней набожностью, если им понадобились сразу два алтаря, устроенные в обширном дворе, где, кроме того, стоял шкаф для жертвенной посуды, статуэток ларов и пенатов. Харчевня находилась в ближайшей к входу комнате. Значительное пространство в ней занимал Г-образный прилавок-печь с круглыми отверстиями, куда ставили котлы с подогреваемой едой. Полки с амфорами для вина крепились к стенам.
Страсть к изяществу у античного человека распространялась и на обыкновенную домашнюю утварь. Кухонные кастрюли, котлы, сита, формы для пирожных отличались простой формой и отделкой, которая даже сейчас удивляет богатством, законченностью и безупречным чувством меры. Посетителям таверн предлагали поесть, выпить, отдохнуть и приобщиться к искусству путем рассматривания фресок. Рисунки на стенах питейных заведений не отличались художественным совершенством, но для исследователей они представляют огромную документальную ценность. Если жителю Помпей не составляло труда понять, какой продукт предлагают в той или иной лавке, то наш современник может узнать это только из настенных росписей.
Хозяева использовали стены в качестве доски объявлений, а на порогах иногда выкладывали галькой оптимистичные надписи, подобные символическому приветствию у входа в дом Ведия Сирика: «Здравствуй, прибыль». Тем не менее над притолокой двери чаще изображался предмет торговли, например корова у мясника, виноградные грозди у винодела, рыба у продавца гарума. Вход в мастерскую суконщика Верекунда охранял целый сонм богов. На росписи слева был запечатлен Меркурий с тугим кошельком в руке. Рисунок справа представлял Венеру Помпеяну в окружении ларов и витающих амуров. Покровительница города стояла в запряженной четырьмя слонами колеснице.
Таверна Эуксинуса
В гостинице Альбина рядом с начертанным на стене именем хозяина находился лепной барельеф с изображением фаллоса – символа Приапа, бога сладострастия и покровителя виноделов. Увековечивая нескромный орган в живописи или камне, мастера Античности не ассоциировали его с бесстыдством. Образованные, отчужденные от мира и твердые в убеждениях римляне были крайне суеверны. Природа представлялась им живым существом, добрым или враждебным человеку независимо от его личных качеств. Поклоняясь невероятному множеству богов, люди искали дополнительной защиты, находя ее в самой природе, точнее, в ее животворных элементах.
В древности оплодотворяющая сила и ее материальное воплощение – фаллос – считались залогом если не вечной, то долгой жизни. Его изображение делало условное понятие вещественным, наглядным для толпы, но доступным лишь для избранных. Со временем вполне объяснимый культ приобрел характер дурной наклонности. По словам русского историка С. С. Уварова, «когда символ заслоняет собой основную идею и таинственный язык окружает ее мраком, покрывающим всякую религию… человек сбивается с пути, уходя в лабиринт внешних обрядов, ключ к которым давно потерян».
Рисунки со стен одной из помпейских харчевен
Первые исследователи приняли барельеф гостиницы Альбина за вывеску борделя, еще не зная, что в Помпеях подобные места старались не афишировать. В пристанище порока вела низкая дверь с улицы; гости пробирались сюда под покровом ночи, прикрывая голову капюшоном. Остроконечный головной убор под названием cucullus nocturnus скрывал лицо благородного посетителя харчевен с комнатами для развлечения и лупанариев – борделей, размещенных в отдельном здании. Ювенал упоминал о таком капюшоне, рассказывая о похождениях Мессалины. Цицерон поведал о некоем Антонии, проверявшем верность своей возлюбленной, проходя к ней закутанным в cucullus.
