Ру подтёрла выступившую кровь. Емъек дышал ровно. И молчал.
Отметить нужно многое: родителей до третьего поколения и родичей до четвёртого колена, были ли у них болезни, которые передают детям или внукам, не было ли случаев бесплодности или неудачных родов.
Мужчинам такие татуировки делают, когда они уходят, куда глаза глядят. Иначе хватило бы бумаги – как у мужей по обмену, в чьих паспортах указывают, на сколько можно уйти и в какую сторону. А вот странники ни перед кем не отчитываются. Если же захотелось где-то пожить, оставайся хоть на месяц, хоть на год. А старейшины перепишут всё, что отмечено на коже. Если получится, для новых детей. Или просто – для своих хроник, обновляя старые записи и заполняя лакуны.
Пока Емъек терпел, мечтая, как дойдёт до Закатного моря, услышит песню белых китов и найдёт свой осколок солнца, пожилая татуировщица набивала знак за знаком и думала о той, кто прочтёт её работу.
В деревню Ру приходили ради Стены, и здесь привыкли принимать гостей. А старейшина привыкла изучать чужой почерк – и так знакомиться со своими коллегами. Далёкие земли становятся ближе, когда видишь метки тамошних мудриц… Татуировки на коже Емъека были как ответное послание. Ру улыбалась, представляя свою сестру где-то там, на другом краю света.
«Посмотрит на мою руку и, может, спросит, как меня зовут, и какая я из себя. Я вот всегда интересуюсь».
Разумная цена
Я всё поняла, когда перестали брать нитки и жёлтый перец – самый ходовой товар. Из мастерских ничего не заказывали – и не предлагали закупить. Не толпились покупатели у шатра – изредка собиралась жалкая кучка из тех, кому заняться нечем. Подходили поглазеть, с соседями потрепаться, покопаться в ящиках, чтобы под конец расщедриться на самую дешёвую мелочёвку… Но я всё поняла на нитках и перце.
Нагнала я её в Солёных Колодцах.
В центре площади, между обеденными столами и общественной душевой, стоял несобранный шатёр Зейзи – красный с жёлтыми ромбами и знакомой прорехой на боковом полотнище. Прореха издевательски ухмылялась: за год она подросла, но, видимо, ещё не достигла размера, за который стыдно.
Сзади притулилась пустая тележка. Рядом ослик пил из лохани. Я остановилась, отстегнула постромки, чтобы мой серый тоже смог напиться. И обогнула шатёр.
Зейзи даже не начала укладываться.
– Ты нарушила график, – сказала я вместо приветствия.
Покупателей не было – тем лучше.
– Добрый день, Махочка! – как обычно, она выглядела невинно и свежо.
– Ты нарушила график, – повторила я, повысив голос.
– У меня ослик захромал! – сообщила она.
«Знаю я твоего ослика, – подумала я, закипая, – здоров, как бык, и такой же умный. Ни одного смотрителя, небось, не пропустила от Туманных Вздыбей, если не раньше!»
Но попрекать таким глупо. И я в третий раз заявила:
– Ты нарушила график.
Мы обе знали, что это значит. Хорошенькое личико Зейзи подурнело, когда она поняла, что спуску я ей не дам.
– Будет тебе штраф, – пробормотала она, – не ори! Дрянь ты, Маха! Понятно, почему никто тебя не любит!
«Зато тебя – все!» – но она не заслужила перебранки.
– Отдашь штраф и встанешь после меня, – продолжила я.
И пока она не успела возразить, подсластила лекарство:
– Если встанешь после, я не буду подавать жалобу. Всем буду говорить, что у тебя захромал ослик, и поэтому мы поменялись.
– Полштрафа! – Зейзи не могла упустить своего.
Я пожала плечами, соглашаясь. Есть много способов продать побольше. Например, как бы между прочим рассказывать: «Бедная глупенькая Зейзи, она идёт за мной – и у неё захромал ослик, наверное, под дождь неудачно попала, лишь бы товар не попортился!»
Пока коллега собиралась – не особо быстро, но и не настолько медленно, чтобы начать новую ссору, – я достала карту с графиками, присела за крайний стол и стала править.
Шла я чётко, а значит, Зейзи опаздывала больше, чем на двадцать дней. За такое полагался штраф и понижение в рейтинге, так что можно не мечтать о хорошем маршруте… Ну, следующий Сбор не скоро, и я бы не ставила на примерное поведение нашей любвеобильной девочки!
Важно другое: в следующей деревне заждались. Лучше не злоупотреблять их терпением – и прямо сейчас отправиться в путь. Пока солнце не печёт…
Собрав бумаги, я скатала их в рулон, убрала в кожаный тубус и посмотрела на свою тележку. Ослики обнюхивались. Зейзи таскала ящики, бормоча проклятия в мой адрес.
– Уже уезжаете?
Спрашивала девчонка… нет, уже девушка. Совсем молоденькая, юница, но между бровями белела точка, подтверждая начало взрослости.
– Уезжаю, – ответила я, направляясь к шатру.
– Вы же только приехали! – не отставала она.
– Только приехала – только и уеду.
– Хоть до вечера побудьте!
– Там, где вечер, там и ночь, а за ночью утро, – повторила я любимую присказку своей покойной наставницы. – Здесь у меня никто ничего не купит…
– Я куплю! – внезапно заявила она.
– Купить – не накопить, – вспомнила я другую присказку.
Шатёр Зейзи уже опадал, лишённый опор. Я впрягла серого. Прилипчивая юница держалась рядом и заглядывала мне в лицо.
– Чего ты купишь, чтоб я торчала здесь до завтра? – не выдержала я.
Юница не ответила.
Спрятав тубус, я отвела тележку, чтобы дать Зейзи место развернуться. Она даже не попрощалась! Потащила ослика прочь по дороге – назад. Что ж, мне в другую сторону.
Я хотела прокричать ей что-нибудь вслед – например, посоветовать, чтоб приберегла сэкономленные полштрафа до следующего случая, – как вдруг знакомая тупая боль проснулась внизу живота.
Было это так не вовремя и некстати, что я несколько минут простояла столбом, уговаривая себя, что «показалось» и «это что-то другое».
Не показалось. Не другое. Первый кровяный день. Понятно, почему я так бесилась вчера, и с утра была на взводе…
Тяжело вздохнув, я повела своего серого обратно на торговый пятачок. Разбирать шатёр глупо – ради одного-то дня. Да и какой сегодня из меня работник! В первый день хорошо отдыхать где-нибудь между деревнями, на травке, в тени. Вот ведь не рассчитала – о дорожном графике побеспокоилась, а про свой забыла!
– Значит, остаётесь?
Юница крутилась рядом. Чего ей надо?
– До завтра, да, – я распрягла ослика.
Надо бы его куда пристроить, чтоб отдохнул в тени…
– Я могу отвести к кухне, – угадав мои мысли, юница махнула в сторону обеденных столов. – У нас три осла, но на них сейчас по полям обед развозят. А вашего покормят и всё такое…
