– Надень, – она протянула мне одну шапку, – наверху холодно. Будет больно глазам.
Я послушалась – и даже смогла разобраться с застёжками.
Вторую шапку женщина надела на себя.
Потом к женщине подошёл жукокрыл – не тот, что был с желтоволосым, другой, у него бока были белые. Женщина залезла в него и протянула мне руку. Я увидела что-то вроде ступенек – и встала перед ней. И тут нас как будто что-то обхватило.
Оказывается, у жукокрыла были ещё лапы, которыми он мог удерживать человека, которого нёс.
Мы взлетели – и теперь я смогла нормально рассмотреть мир сверху.
Горы были точно Юольские, мы их давно проходили, ещё дома, и я помнила, как их показывали на уроках. Снова было видно Горькое море.
Я примерно представила на карте то место, где мы были.
Опустились мы на берегу Большой Муэры, напротив понтонного моста, недалеко от стеклодувных мастерских.
Едва жукокрыл убрал лапы, я спрыгнула и отбежала. Сняла шапку со щитком и протянула женщине.
– Прости, что случилось такое плохое, – сказала она. – У Кристиана погибла сестра. Он очень переживает. Ему плохо. Он не может понимать, что делает!
Мне хотелось сказать ей, что она безумна, как и тот желтоволосый. Наверное, она его имела в виду, когда говорила о Кристиане. У него погибла сестра? Всё равно! Как можно не понимать, что ты делаешь? И вообще, нет никакой связи между смертью сестры или ещё кого – и угрозами убить другого человека, особенно ребёнка. Это как будто оправдание, а убийство невозможно оправдать!
Ещё я вспомнила, о чём говорил Ганн, когда в тот день мы шли к театру: что если бы недомеченные просто пришли, честно, открыто, им бы всё рассказали и всё объяснили. Раньше я тоже так думала. А теперь даже смотреть на них не хотелось!
Я бы ей всё-всё объяснила, но после Ганна я подумала о Емъеке, и мне стало плевать на эту сумасшедшую. Я бросила на землю шапку и побежала обратно. Мне надо было поскорее успокоить Емъека – он же переживает!
Ещё я должна была отметить на карте, где они расположились, пока не забыла. И рассказать обо всём, что со мной случилось. О том, что все недомеченные – сумасшедшие.
Записано со слов Инкрис Даат 17-го руйда 1016 года от Ведения Хроник в деревне Речная Борода.
Дерево/память/имя
Пока Вайли дёргала траву и складывала её в мешок вместе с палой листвой, веточками и почерневшими скорлупками орехов, бабушка устанавливала поминальню – старый металлический котелок с дырявым дном и высокими закопчёнными стенками. Следовало подпереть поминальню камешками, чтобы она не качалась, и Ру осторожно встала на колени, предварительно подстелив захваченный из дома тряпичный коврик.
– Бабуля, давай я! – вскинулась Вайли, однако Ру нахмурилась и покачала головой.
Вздохнув, Вайли вернулась к уборке. Спорить было бессмысленно: бабуля точно знала, что сможет сама, а что уже нет. Впрочем, список «уже нет» понемногу, но расширялся.
Старейшина сильно сдала за последнее время, особенно после истории с Аланой. И это было не столько физическая немощь, сколько груз раздумий.
Все это видели, поэтому никто не удивился, когда Ру официально передала Птеше Вламд все обязанности, связанные с татуированием: от нанесения меток до проверки гостей деревни. Такое случалось редко – чтоб татуировками занималась не старейшина, а приглашённая мастресс. Но Птеша своими способностями уже покорила Ру Онгу, чего говорить об остальных участницах совета!
Вайли до сих пор не могла однозначно решить, хорошо это или плохо. Конечно, Птеша неимоверно крута, да и бабуле будет легче. Знаменитый сундучок для письменных принадлежностей остался при ней, и теперь Ру доставала его просто так, чтобы полюбоваться. И погрустить – это Вайли тоже понимала.
Однажды она не выдержала и извинилась перед бабушкой за свою каллиграфическую бездарность. Старейшина погладила юницу по пышным волосам, поцеловала в лоб и ничего не сказала.
А первого даура, в настоящее начало весны и первый День Поминовения Усопших, опять взяла с собой только внучку.
Раньше Вайли не задумывалась об этом, но в год своего шестнадцатилетия впервые забеспокоилась – что же произошло между мамой и бабушкой, если они никогда не поминают вместе? Мама ходила позднее, вместе с подругами, а бабушка неизменно брала с собой Вайли. Ей трёх лет не было, и она ещё не выговаривала звук «р», когда впервые пришла в Лес Памяти.
«Надо дождаться подходящей возможности – и спросить», – решила она. Понять бы, какая возможность годится!
Бабушка молчала, и Вайли не знала, с чего начать.
Как и в предыдущие годы, она прибирала землю вокруг дерева – на расстоянии в пять шагов, как наставляла Ру. Поначалу, вспоминала Вайли, они делали это вместе. Бабушка учила: «Убирай лист, убирай палочку, убирай скорлупу швумры, выдирай травку, а пёрышки не трогай. Они для леса».
Разноцветными попугаичьими перьями было усыпано всё вокруг. Попугаи гнездились в Лесу Памяти, потому что здесь были орехи швумры. И лишь крепкие попугаичьи клювы могли разгрызть скорлупу.
За лето серые плети оплетали едва ли не каждый ствол. Поднявшись к небу, швумра во все стороны раскидывала побеги, ловила листьями лучи солнца и цвела.
Орехи созревали перед сезоном дождей, в самое сухостойное время. А серая лента отмирала, её срывало ветром или позже смывало. Орехи падали вниз. А чтобы прорасти, им нужно было закалиться. Но пожаров давно не было: огню просто не позволяли разойтись. Швумра осталась только в Лесах Памяти.
«Может, заговорить о Емъеке?» – размышляла Вайли, крутя в пальцах алое пёрышко с чёрно-белым кончиком.
Год назад Емъека провожали именно в эти дни. Он помянул свою бабушку, которая была ему ближе мамы, и ушёл. Все думали, что он пропадёт надолго – изредка им будут передавать письма с берегов далёкого Закатного моря. Может, он исчезнет навсегда… А он свернул в Речную Бороду, да ещё подрядился охранять Инкрис!
Емъека, как это бывает с первыми детьми, воспитывала бабушка – Вайли, напротив, была младшим ребёнком младшего ребёнка и росла в семейном доме вместе с кузенами. Но Ру часто приглашала её к себе, а лет в десять Вайли и вовсе к ней переехала.
Вроде бы ничего особенного, но теперь Вайли начала видеть в этом какую-то тайну. Наверное, потому что вокруг стало много всего неразгаданного.
Например, тайна вокруг Инкрис. К странному интересу безродных прибавилась история с Белой Горой. Почему-то она отреагировала именно на Инкрис. Или всё дело в Великой Стене? Но Гора не обязательно вознаграждала за рассказы о Стене, Вайли специально проверила – даже парень, который построил башню, как у Инкрис (точнее, Инкрис построила башню, как у него), не вознёсся, а тут…
Ещё можно заговорить об Алане, но этой темы Вайли избегала сама. С Аланой все было до того сложно и печально, что сердце холодело, стоило подумать о ней.
