Под конец она почти кричала и размахивала руками – пожалуй, не лучшее поведение в Лесу Памяти. Ру ничего ей не сказала: дождалась, пока Вайли притихнет.
Шёл первый Поминальный День, раннее утро, и пока что они были единственные – большинство навещает покойных позднее и приходит ближе к вечеру. Ещё никто не убирался, и под ногами шуршала листва, уже просохшая после сезона дождей. Сквозь неё проглядывали травинки. Стволы пустовали в ожидании лент и бус. И только яркие попугаичьи пёрышки украшали землю.
Дармин умер через шесть лет после Мдега, но закопали их далеко друг от друга. Лес Памяти обновлялся постепенно: совсем старые деревья шли под выкорчёвку, и освободившиеся места не простаивали без дела. Красный кленовник Дармина рос как раз на таком участке, а Мдега подхоронили с края.
Его Вайли помнила совсем смутно: представляла лишь длинную жидкую бороду, белую, как хлопок. Маленькая Вайли никогда раньше не видела, чтоб у людей волосы росли на лице! И ей до того захотелось подержаться за бороду, что она не утерпела – и попросила об этом. Старик благодушно разрешил… А через месяц умер. И стал первым, кого она начала навещать.
– Я понимаю, о чём ты, – наконец, сказала Ру, на каждом шагу опираясь на палку. – Безродные. Жукокрылы. Мячелёты. О них нет ни слова в хрониках.
– И первая запись в Журнале Инкрис, – шёпотом добавила Вайли. – Получается, они прилетели со звёзд…
– Какая разница, откуда они прибыли, – сурово перебила старейшина, – со звёзд ли, из-за Стены, с другого края мира – всё равно. Они теперь здесь. Откуда бы они ни были.
– Но это же важно, – неуверенно возразила юница, – или нет? Они ведь опасные, да? И Холрен с Гийей правильно придумали с караульными башнями…
– Холрен с Гийей – молодые опекуны, – усмехнулась Ру. – Мужчины-опекуны всегда хотят сделать больше, чем могут. Хорошо, что они сейчас караулят – хоть Касси от них отдохнёт!
Ру сама нуждалась в отдыхе. Она остановилась, и Вайли тут же постелила коврик. Бабушка посмотрела на него угрюмо, но присела и оперлась спиной о чей-то ствол.
– Если тебе тяжело об этом говорить, лучше не надо, – смущённо пробормотала Вайли, присаживаясь рядом.
– А думать не тяжело? – пожаловалась Ру. – Хочется уйти, зная, что всё у вас хорошо. А какое тут хорошо… Опасные, ты говоришь? Всё может стать опасным, если не уметь с этим обращаться. Ты мне лучше скажи: если странник придёт в деревню и солжёт о себе, что это значит?
Вайли задумалась, чуя подвох.
– Если он соврёт, значит, он сделал что-то плохое. В другой деревне или вообще. И не рассказывает об этом, потому что боится наказания.
– Хорошо. А ещё?
Юница нахмурилась.
– Не знаю! – сдалась она.
– Значит, он считает себя умнее тех, к кому пришёл, – назидательно объяснила старейшина, – но правда о нём, рано или поздно, откроется. И что тогда станет с этим странником? Потом?
– Никто не будет ему доверять, – уверенно ответила Вайли.
Ру опять помолчала, то ли подбирая слова, то ли просто отдыхая. Внучка не торопила её – просто сидела рядом, слушая нестройный попугаичий хор и наслаждаясь весенним теплом, которое, не успеешь моргнуть, сменится густой летней жарой.
– Они лгут, притворяются, выведывают, – сказала старейшина, – потому что хотят, чтоб у них было преимущество перед нами. В этом сила вранья. Но сила эта временная. За неё платят доверием. Теряют его – навсегда. Даже если человек докажет, что ему можно доверять, это новое доверие никогда не будет таким, как изначальное. Поэтому говорить правду и поступать правильно выгодно, даже если прямо сейчас всё выглядит иначе… Я не знаю, откуда взялись безродные. Возможно, и не узнаю. Но я представляю, какие они. Они не понимают простых правил, на которых стоит мир. Этим правилам учат маленьких детей. А взрослых учить поздно.
– Как Лишних? – шёпотом спросила Вайли.
Внезапно в лесу стало очень тихо, замолчали попугаи, улёгся весенний ветерок, и казалось, деревья прислушиваются к словам Ру.
– Не может весь народ быть Лишним, – ответила старейшина, нахмурив брови. – Лишние потому там называются, что им нет места среди остальных людей. И потому что остальные люди не хотят принимать их. Вам в школе рассказывали, как с ними поступают? Если Лишний убил кого-то или изнасиловал, то после того, как его поймают, его поят лекарством, от которого он становится слабым. И ждут. Если безумие, которым им владело, проходит, то он осознаёт, что наделал. И начинает просить тех, кто его кормит. Когда он просит в третий раз, ему оставляют сильный яд со снотворным.
Ру помолчала, подняла с земли жёлтое пёрышко, повертела в пальцах, отбросила. Пёрышко спланировала на землю у её ног.
– А если безумие постоянное, за ним ухаживают, сколько надо. Бывает, что десятки лет, – закончила она.
– Они пока никого не убили, – напомнила Вайли, – только Алану, то есть Ёрику спасли…
– Спасли её! – фыркнула Ру. – А потом отняли руку. Но я бы не стала полностью доверять её описанию. Что там было, как там было… Она уже врала. Могла соврать опять.
Вайли промолчала. Она не могла даже мысленно назвать Алану-Ёрику «солгавшей» и «той, кому больше нельзя доверять». Страшно было применить известное правило к юнице, с которой она училась в одном круге и просиживала вечерами в книжном дворе. Получалось, что Алана-Ёрика тоже в чём-то Лишняя!
– Самый последний Лишний, если он не совсем безумец, знает, как правильно, – продолжила Ру, и её голос стал тише, словно она вела сама с собой привычный разговор. – А если никто не знает? Или правила другие – что можно лгать, что нельзя доверять, что не нужно придерживаться обязательств? Как объяснить человеку, который всю жизнь провёл с такой правдой, что можно иначе, что все здесь устроено иначе? Как вам ужиться с ними?..
Её голос затих, и сама она поникла, как старое дерево, к которому уже давно никто не приходит.
Тогда Вайли присела перед ней на корточки, взяла её маленькие морщинистые ладони в свои, теперь уже равные по размеру, и сказала проникновенно – как в детстве, когда она пересказывала законы мироздания, вычитанные из книг:
– Бабулечка! Ты же не можешь всё сама решить для всех! Так не бывает! Ты решишь свой кусочек. Кто-то решит свой. И так получится общее решение! Всегда же получалось!
Ру улыбнулась ей – и стала собой прежней, как будто не было трудных вопросов без ответа и вселенских загадок.
– Вот поэтому я и хожу с тобой! С тобой интересно, не то что с мамой твоей! Она всё о кузне своей да о железках – толком и не поговоришь. Ну, пошли, Мдег нас уже заждался.
Сверху привычно орали попугаи – они дрались за последние орехи и роняли вниз разноцветные пёрышки. Которые кружили в воздухе, как лепестки цветов, и разноцветной мозаикой покрывали землю между стволами деревьев в Лесу Памяти.
