Из-за лицевого щитка снова раздались рыдания. Сомнений больше не было – это плакал подросток, юнец лет пятнадцати, не старше.
– У меня нет времени, чтобы уговаривать тебя или ждать, – просто сказала Маха, – я должна до рассвета дойти до станции. Иначе я погибну. Сейчас я повернусь и вернусь на дорогу. И пойду вперёд. Иди со мной, если хочешь жить, – после чего повернулась и поспешила в обратном направлении.
«Главное, не заблудиться, – напоминала она себе, заставляя сосредоточиться на важном, – и не наступить на одну из этих сволочей. Так, здесь полно лиан – обходи. А вот яма – перепрыгни. Смотри, обломанные веточки – это ты здесь шла».
Лишь бы не думать об осиротевшем пацанёнке, которого она оставляла за спиной! Который проплакал весь день. Которого уже бросили свои…
Когда Маха услышала за своей спиной топот и всхлипы, она невольно улыбнулась. Потому что была готова вернуться и хоть за ногу уволочь перепуганного парнишку.
Он вышел на дорогу впереди неё. Маха уже тронулась с места, ведя в поводу ослика.
– Я пойду быстро, – сказала она, подходя к недомеченному, – если устал, садись. Вот там есть место сбоку.
Придержала ослика. Когда тележка качнулась, подождала, а потом поспешила вперёд. К счастью, паренёк молчал. Наверное, задремал от усталости и перенапряжения. Торговке тоже бы не мешало поспать, но она прибавила шаг. И без устали махала метлой, отшвыривая змей. Но уже не называла их «Зейзи» – не до того было.
«Они свалятся с неба, решат, что я его похитила, – и не станут разбираться», – размышляла она. Воображение рисовало ей сцены одна кровавее другой. Страшные жукокрылы отрежут ей руки, как той бедной юнице из Солёных Колодцев. И никто её не спасёт…
Хотелось посмотреть вверх, вдруг они уже рядом, но Маха знала, что стоит начать, и она уже не сможет остановиться. Смотреть надо перед собой, на дорогу, где могут быть уснувшие змеи. И думать надо о времени.
«Вообще, не стоило брать этого бедолагу! – жалеть было поздно, но почему-то приятно. – Вот ведь идиоты, его покойные родители, что выперлись в лес в такой сезон! Присказка про это есть: „В Змеиный День по лесу гулять“. Так про полных дураков говорят. И ещё про самоубийц. Только самоубийцы сходят с дороги в Змеиные Дни!»
Сама Маха никогда не понимала, что может заставить человека окончить свою жизнь. Наверное, нужно всё потерять. И не в смысле, что потерять весь товар, ослика и заодно вылететь из Торговой Семьи… Впрочем, последнее ближе: если бы Маха по какой-то причине была изгнана, ей пришлось бы несладко!..
«Что за глупости! – фыркнула она, когда её размышления зашли настолько далеко. – Кто дотягивает до изгнания? Раньше уходят. Что тянуть – прощай и в путь! Да и как можно незаметно для себя совершить что-нибудь себе же во вред? Типа, продать запрещённое, или передать письмо, или обмануть при сделке…»
Показался первый «горячий палец» – сигнальный столб из пятёрки самых ближних к станции – и Маха воспрянула духом. Успела. Сил хватит, чтобы дойти без опозданий.
На последнем «пальце» небо начало светлеть. Встреченные змеи, учуяв чудь-траву, шипели, уползая прочь. Но ещё не нападали. Да и мало их пока было.
У станции её ждал смотритель.
– У меня… это… – она подвела его к тележке и метлой указала на спящего.
Недомеченный юнец разлёгся поверх ящиков. Он откинул лицевой щиток, поэтому было отчётливо видно, насколько он нормальный. Кожа кофейного цвета, правильные толстые губы, немного вздёрнутый широкий нос, красиво очерченные скулы вразлёт. Вот только татуировок совсем не было, а в остальном – обычнейший пятнадцатилетний паренёк.
– Он сказал, что его родителей покусали, – шёпотом объяснила Маха, пока смотритель брал юнца на руки. – На дереве весь день просидел…
Смотритель занёс спящего парнишку на станцию. Тем временем Маха подвела тележку поближе к станции, после чего распрягла ослика и устроила его наверху – в комнате, которую временно превратили в загон. И вместе со смотрителем принялась спешно обмазывать тележку и стены станции свежеприготовленным отваром ррарды.
Солнце уже встало, когда они закончили и заперлись внутри.
Юнец ещё спал.
Смотритель снял с погасшего очага тёплый горшок с кашей. Маха поставила на стол три тарелки.
– Может, не трогать? Пусть отдохнёт! – предложил смотритель.
Он был немолод – седые виски и редкая белая щетина на подбородке; как и многие люди его профессии, высок и мускулист. Татуировки подсказывали, что от него родилось две девочки и два мальчика. В прошлом он был строителем, а до того – охотником.
«Скольких он похоронил за то время, пока присматривал здесь за дорогой?» – подумала вдруг Маха и подошла к недомеченному парнишке.
Тронула за плечо.
– Проснись! Тебе надо поесть!
Юнец вздрогнул, вскочил… В момент пробуждения его глаза были совсем безумны. Когда он очнулся, то вспомнил события прошедших суток. И вспомнил главное, о чём невозможно забыть. Вновь заблестели слёзы.
– Иди, умойся, – Маха указала ему на умывальник в углу.
– Да… А… Где у вас… – он огляделся, держась за пах.
– Там рядом дверь, – подал голос смотритель.
– Не бойся, змея не заползёт, – улыбнулась Маха.
Когда он подошёл к столу, умытый, посвежевший, но печальный, они уже доедали. Третью тарелку смотритель предусмотрительно прикрыл крышкой от котелка.
– Спасибо, – сказал юнец, присаживаясь и беря ложку, – приятного аппетита… У вас не принято что-то ещё говорить?
– Что? – не поняла Маха и переглянулась со смотрителем.
– Благодарить… – чужак произнёс непонятное слово и нахмурился. – Говорить спасибо… – он снова сказал что-то непонятное.
Слова, которые были понятны, выходили из нашейного обода. А сам юноша изъяснялся на своём языке. И похоже, в его языке было слово, которого не знал этот болтливый ободок.
– … – и опять непонятное слово!
Юнец сидел, как громом поражённый, забыв про кашу.
– Ты ешь, а то остынет, – посоветовала Маха.
Когда он покончил с ужином, смотритель достал карту, расстелил её на столе и отправился мыть посуду.
– Ты можешь сообщить своим, что ты жив? – спросила Маха.
Чужак удивлённо уставился не неё.
– Вы знаете, что у нас есть возможность связи?
– Ты сам мне сказал, – усмехнулась она. – Можешь? У тебя кто-нибудь ещё есть? Опекун? Старшая сестра или брат?
– У меня есть дядя, – и юнец грустно шмыгнул носом.
– Сообщи, что ты жив. Что ты поел. Что о тебе заботятся. И послезавтра выведут к реке. Вот здесь, переправа через Ымлу. Это река. Перед переправой расчищенное место. Леса там нет. Ты сказал, что тебя просили выйти туда, где нет деревьев? Вот там будет такое. И мы будем там к утру послезавтра. Две ночи ещё идти.
