– Я понимаю, – неожиданно сказала Инкрис, и её лоб пересекла морщинка, – это правильно.
Морщинка появлялась перед экзаменами. И ещё Инкрис была такой после похищения чужаками.
– Шестого, шестого!.. – возбуждённо твердил Ганн.
Я похлопал его по плечу, давая понять, что слышу. Вот и другая загадка решена. Узнав о спасении юного недомеченного, мы гадали, что могло случиться, что к нему не послали жукокрылов. «Почему они не прилетели, когда были по-настоящему нужны?»
– Значит, мне совсем нет смысла оставаться, – и я поправил сползающий ремень сумки. – И стрелы с кислотой есть, и теперь это… Ну, бывайте!
– Когда родит твоя Нойань из Туманных Вздыбей, я сразу сообщу, – пообещала Инкрис. – Лучшую вестницу найму. Сама заработаю и найму. Я тебе обязана. И с Касси буду связываться, чтобы знать, как там у неё.
– Договорились, – кивнул я, осматриваясь.
Я знал, что не придётся искать долго. Так и есть – недалеко от нас на пристани стояли Ниплис и медноволосая гранд-мастресс. Рядом с ними была молодая женщина с большой сумкой на колёсиках.
Наши с учительницей взгляды пересеклись, я показал на школьников, и Ниплис кивнула.
– Идите к ним, – я заставил Инкрис повернуться в сторону учёных, – идите, я сказал. Пока не подойдёте, я с места не сдвинусь.
– Удачи! – кисло улыбнулась она, хотела что-то добавить, но Ганн потянул её за собой.
Я и не заметил, что они уже держались за руки. Интересно, кто первый начал?.. Да мне-то какая разница!
«Всё хорошо, – думал я, устраиваясь на выделенном месте в трюме корабля – плыть нам предстояло долго, а наверх подниматься не разрешали. – Мешать им теперь будет некому».
В трюм спустились другие пассажиры. Они обсуждали сражение у Снежных Камней, и я притворился дремлющим, чтобы они не вовлекли меня в разговор. Что теперь будет… На что это повлияет… Что изменит… Да какое мне дело?!
Я планировал пересечь Горькое море, подняться по Ымле, свернуть в Угревой канал и доплыть до Звёздных Окон. А потом сойти на землю, и до Солнечных Брызг идти пешком. Пройти знаменитым тоннелем, за Юольскими горами снова сесть на корабль и спуститься по Фаюми.
Меня ждали белые киты в Закатном море. И не было ничего важнее.
Буквожорка
Когда Жук, хлопнув калиткой, подошёл поближе, Вайли не удивилась синяку на его скуле. Наоборот, странным было, что синяк один, и нет ни новых фингалов, ни свежих ссадин, ни царапин, коленки чистые, юбка не порвана… Жук частенько являлся в крайне неприглядном виде – как и положено юнцу, который принял неравный бой. Один против троих, а то и пятерых, не считая Яльки.
Но спросить, в чём дело, Вайли не успела. Спрашивал Жук, и его голос дрожал от ярости:
– Это ты?! Это ты им рассказала?!
Неправильно это было – вот так кричать и обвинять. Стоило Вайли осознать происходящую неправильность, как она крепко сцепила челюсти, чтобы ничего случайно не сказать. И представила на своём месте стог сена – пушистый, мягкий, непробиваемый стог. Не стала оправдываться или выяснять, кому она рассказала и что именно. Потому что стог не умеет говорить.
– Как ты могла?! Я же тебя просил! Ты не должна была! Я сам!
Но эти крики не оказывали никакого воздействия на стог. Ну, какое дело сушёной траве до каких-то там звуков?
Мысль об этом едва не заставила её улыбнуться. Всё было так, как обещала Птеша: она больше не чувствовала обиды или гнева. Потому что стог не умеет чувствовать!
Постепенно Жук остыл. Обвинения звучали реже, пока не прекратились вовсе. Он начал дышать ровнее. Огляделся по сторонам, но в книжном дворе больше никого не было – ни поддержки, ни потенциального свидетеля. Тогда он просто постоял рядом, закусив губу. И, наконец, пробурчал еле слышно:
– Прости…
Вайли молчала.
Вздохнув, юнец извинился громче:
– Прости! Я не правильно… ну, это. Я не должен был орать… Ты, наверное, ничего не говорила. Это мать. Я её просил, но она… Ей надоело, конечно. И жалко, ну, меня. Это точно мать.
Вайли пристально посмотрела на него.
– Ты меня простишь? – прошептал Жук, присаживаясь рядом с ней на корточки. – Я больше не буду. Прости… Я не хотел тебя обидеть! Мир?
Вздохнув, Вайли кивнула и встала с лавки.
– Я за мазью. Посиди здесь.
Когда она вернулась – а идти было далеко, книжный двор располагался в стороне от улочки, где жили старейшины, – Жук уже листал альбом с попугаями. Делал он это аккуратно, и руки у него были чистые, так что Вайли не стала придираться, что он взял книгу без спроса.
– Садись сюда, – скомандовала она. – Вот так. И не шевелись. Ну, что там стряслось? – спросила она, втирая мазь в синяк.
– В общем, сегодня я с ними встречался, – принялся рассказывать Жук, не выпуская альбома. – Мы только начали. Ну, они начали. Ялька начал. И я ему… хотел. Не успел, потому что меня… И тут приходят Холрен с Гийей. И ещё Сурри. И всех их поразбросали, – он рассмеялся, вспоминая. – И потом сказали, что мы все правильно делаем, что больше не дерёмся на уроках. Что им, в смысле, Холрену, Гийе и Сурри, очень удобно, что мы дерёмся в такое время, после обеда. Касси с малышкой спит, и на кухне перерыв… И мы зря их не звали. Но теперь они будут приходить. И спросили, куда прийти в следующий раз… – Жук принялся хохотать, вникнув в смысл шутки.
Вайли покачала головой и закрыла баночку с мазью.
– И куда – они сказали? Ну, Ялька и кто там с ним был?
– Да нет же! Они свалили! Не пискнули!.. А можно я возьму почитать? До послезавтра? – и он прижал альбом к груди. – Я осторожно! Ты же меня знаешь!
– До послезавтра, – разрешила она. – Я на тебя оформлю, а ты верни правильно.
Жук просиял и бросился к калитке. А в следующий миг резко затормозил и обернулся. Лицо у него было одновременно извиняющееся, грустное и задумчивое.
– А от Аланы… то есть от Ёрики ничего? Ну, письмо или ещё что… Совсем-совсем ничего?
– Она уехала, – просто сказала Вайли. – Не как Инкрис. Она больше не вернётся.
Жук потряс головой, старательно отгоняя странную идею «совсем уехала и не вернётся». Даже Емъек обещал вернутся!
– А куда она? Не знаешь?
Он спрашивал много раз. Жук ещё не потерял надежду, что всё станет как прежде. Был уверен, что происходящее не всерьёз, понарошку, ничего не значит, скоро кончится – и опять будут «правильные» времена.
«Так вот почему он не меняет своё прозвище! – вдруг поняла Вайли. – Не из-за брата. Емъек назвал его когда-то „Жуком“, но дело в другом. Это имя – связь с прошлым, с тем, какие мы были. Как в тот день, когда мы впятером шли по дороге в Сухие Ветряки и играли в цвета. Отказаться от „Жука“ – значит признать, что всё прошло».
