«Глупцу лекарства нет вообще,
И нет леченья, кроме смерти.
Глупец в почете превозносится над всеми,
И похваляемый – наглеет больше.
Как невозможно столп согнуть великий
Так глупый человек неисправим».
Она вздохнула, отложила перо и убрала тетрадь на полку. Тут в комнату постучали, и вошла Марфа.
– Смотри-ка, что я тебе принесла…
Мать протянула дочери маленький мешочек, расшитый серебром, в каких обычно купцы продавали восточные драгоценные благовония. Кассия развязала его, и ей в лицо ударил пряный аромат, похожий на запах корицы… нет, это только сначала так показалось… не корицы… Сладкий аромат, пьянящий…
– Что это?
– Это александрийское благовоние… Кассия называется!
– Кассия?! – она улыбнулась и снова вдохнула аромат, носивший одно с ней имя.
– Да. Купила у того торговца, помнишь, мы у него в последний раз брали розовое масло? Я хотела сразу купить, что у него там было, да он узнал, что для тебя, и пообещал привезти получше. Вот и привез – говорит, особо редкий сорт. Как раз к празднику…
Кассия улыбалась и хмурилась одновременно.
– Иногда можно немного себя побаловать, – Марфа погладила ее по плечу. – Ты ведь еще не ушла в монахи!
– И очень жаль! Прости, мама, но мне так неприятны эти наши родственники!..
– Мне они тоже не особенно приятны, но что делать! Других родственников Бог нам не дал, так что приходится терпеть и этих.
– Ну, да, – улыбнулась девушка. – Надо же что-нибудь терпеть в жизни!
Когда Кассия оделась, пришли горничные Фотина и Маргарита, чтобы сделать ей замысловатую прическу, которую они называли «греческой».
– Ой, – сказала Маргарита, заплетая девушке косы вокруг головы, – какой аромат! Сегодня что-то особенное, госпожа?
– Да, мама преподнесла подарок – благовоние, одноименное со мной.
– А! – воскликнула Фотина. – Кассия! Я знаю, оно, если хорошего сорта, то ужасно дорого стоит!
– Но не только из-за сорта, – улыбнулась Маргарита. – Я слышала, кассию называют «ароматом любви»!
– Вот ведь глупости какие, – пробормотала Кассия.
– Прости, госпожа, но так говорят на рынке, – весело продолжала Маргарита. – Говорят, будто если девушка намастится кассией, то непременно найдется мужчина, который будет ее любить так, как никто на свете! Вот только я забыла, там вроде в особый день надо это сделать…
– Ну, хватит суеверия распространять! – полувесело, полусердито воскликнула Кассия. – Ой, да погляди, ты криво плетешь!
– Ох, и правда, заболталась, госпожа! Язык мой поганый…
– А ты камушек во рту носи, как преподобный! – рассмеялась Фотина.
– Эх, мне даже это не поможет, – вздохнула Маргарита.
За полчаса до прихода гостей Кассия уже была при полном параде: на нижнюю рубашку из тончайшего льна была надета голубая туника, сверху накинут белый плащ, застегнутый на плече золотой фибулой с синим лазуритом, искусно заплетенные волосы украшала золотистая повязка.
– Ты сегодня ослепительна, госпожа! – сказала ей Маргарита.
Девушки радовались, глядя на свою юную хозяйку, а она, проходя мимо большого зеркала, бросила в него взгляд и вздохнула. И зачем только она так красива? Право, было бы лучше, если б она была незаметнее… «Блистательно» выйти замуж, как выражается дядя? Знал бы дядя, какого Жениха она себе нашла, его бы удар хватил, наверное…
«Непременно найдется мужчина, который будет ее любить так, как никто на свете…» Ну, нет, ведь она уже всё решила! Точнее… разве это она решила? Это решили там. А она должна следовать призванию. Когда призывает человек, всегда можно отказаться; но разве можно отказаться, когда призывает Бог? Конечно, можно, но тогда надо и христианином перестать быть, иначе – нелогично. Нелогично… Но надо же было так случиться, что все окружающие ждут от нее совершенно противоположного тому, что она собирается сделать! Все, даже мать… да, даже она. Кассия чувствовала, что матери всё-таки будет очень жаль отпустить ее в монастырь. «Хорошо еще, – подумала девушка, – что Евфрасия не собирается идти по моему пути! По крайней мере, утешение маме… Скорей бы уже этот обед начался и закончился!..»
Пир затянулся до ночи. Аппетит у гостей был отменный: слуги едва успевали приносить новые блюда. Мясо, приправленное чесноком и пряностями, пюре из вареной трески, рыба в молоке, разные сыры, чечевица… Кувшины с любимым Кассией ароматным палестинским вином и киликийским мускатом, который обожали в семействе протоспафария… Кассия ела мало, почти всё время молчала и только изредка поднимала глаза на гостей, стараясь мысленно молиться.
Дядя после третьей чаши вина принялся разглагольствовать. Марфа ожидала, что он начнет развивать тему замужества «прекраснейшей из племянниц, каких только породила земля Империи», но Георгий неожиданно заговорил о церковных делах. При дворе было слышно, что император собирается еще ужесточить меры против иконопочитателей.
– Этот негодяй Феодор совсем распустился со своими письмами, шлет и шлет во все концы! Недавно перехватили несколько, государь там назван «зверонравным»… или «зверообразным»… в таком роде, в общем… Уж как разгневан! Теперь всех, у кого найдут Феодоровы письма, будут бичевать!
– Что ж, – спросила Марфа, – с обысками, что ли, будут ходить?
– А и будут! Будут смотреть, кто храмы не посещает, кто подозрительных людей принимает… Кто в темницы ходит к иконопоклонникам… А что, сестрица, вы сами-то смотрите, не попадитесь! Уж сколько я говорил – нечего ходить в Воскресенский, передачки носить! Поделом этим еретикам, пусть сидят! Но вас, женщин, разжалобить – раз плюнуть… «Ах, бедненький, ах, ему кушать нечего, блохи его едят!..» И пусть съедят их там блохи и крысы, нечестивцев!
Марфа промолчала. Хотя брат знал, что Кассия носит передачи для Дорофея, но им до сих пор удавалось скрывать от Георгия, что они не состоят в общении с иконоборцами. Мать с дочерью не ходили в Великую церковь, но Марфа объяснила это тем, что у нее стали очень болеть ноги от тамошних долгих служб, и потому они приглашают священника, чтобы он служил в их домовой часовне.
Кассия подняла глаза на дядю. Ей очень хотелось сказать ему кое-что насчет «блох и крыс», но умоляющий взгляд матери остановил ее. «Да, правда, толку-то! – подумала Кассия. – Вон он опять наливает вина… Нет смысла спорить, крика будет много, а пользы никакой».
Тут в разговор вмешался Михаил, будущий зять протоспафария, смазливый молодой человек с высокомерным выражением лица, благодаря отцовскому положению при дворе уже имевший чин ипата. С самого начала обеда он почти не спускал глаз с Кассии – благо сидевшая рядом с ним невеста как будто ничего не примечала, – и выражение его глаз Кассии определенно не нравилось.
– Так что же, папа? – Михаил был уже на короткой ноге с будущим тестем; хотя это было не по вкусу Георгию, приходилось терпеть, ведь юноша был сыном друнгария виглы, одного из любимцев императора, и свадьба дочери, если она состоится, сулила протоспафарию много выгод. – Если даже и придут сюда с обыском, разве что-нибудь найдут?
