Поднявшись со стула, Мартинакий повернулся к девушке спиной и принялся отстегивать фибулу на плече, чтобы снять плащ. Вслед за ним отвернулся и Ефрем.
– А ты что стоишь? – взглянул Анастасий на Фотину. – Помогла бы госпоже раздеться!
Девушка бросилась к хозяйке.
– Не бойся, Фотина, как-нибудь обойдется! – шепнула Кассия и улыбнулась.
Ей вдруг стало спокойно и почти не страшно. «Умереть не умру, – подумала она, – спина заживет, а если шрамы останутся… так что ж! Замуж мне всё равно не выходить…» Раздевшись, она легла на скамью и поежилась, когда тело ее коснулось прохладного дерева. «Ничего, сейчас будет жарко!» – усмехнулась она про себя, взглянув на великого куратора, который, стоя к ней спиной, небрежно покачивал бичом. Фотина подошла к Мартинакию и сказала дрожащим голосом:
– Всё готово, господин.
Анастасий с Ефремом обернулись и подошли к скамье. Кассия лежала, отвернув лицо от них и закрыв глаза.
– Руки вперед, госпожа! – сказал великий куратор и взглянул на Ефрема. – Привязывай!
Кассия послушно вытянула руки, и Ефрем стал приматывать их к скамье веревкой. Когда он перешел к ногам, Мартинакий наклонился и, подняв с пола косу девушки, закинул вперед, поверх рук.
– Не волосы, а пух! – проговорил он, выпрямляясь.
Ефрем завязал последний узел и, отойдя, поглядел на растянутую на скамье девушку с нескрываемой жалостью и неодобрительно покосился на великого куратора. Тот улыбнулся.
– Что, жалко? Хороша? – Анастасий отступил на шаг. – Хороша! Такой фигуре позавидовала бы сама Афродита! А какая кожа! Прямо светится! Но и прекрасную Киприду, бывало, побивали смертные мужи… – и Мартинакий взмахнул бичом. – Раз!
Фотина чуть слышно ахнула и уткнула лицо в ладони. Кассия не издала ни звука. После второго удара Ефрем невольно закрыл глаза, повернулся и отошел к двери. Он не впервые наблюдал бичевание иконопочитателей, но впервые не мог на него смотреть и вдруг, неожиданно для самого себя, мысленно взмолился: «Господи, прекрати это!» Между тем страшный счет продолжался. Но после пятнадцатого удара Анастасий вдруг остановился. Фотина медленно отняла руки от лица, Ефрем обернулся. Великий куратор обошел скамью, присел на корточки и заглянул в лицо Кассии.
– Э, – сказал он поднимаясь, – отвязывай, господин Ефрем! С нее довольно! Девицы – создания нежные, этак и душу выбить недолго…
Ефрем бросился исполнять приказ, отметив про себя, что Мартинакий бил без оттяжки и не очень сильно: спина девушки была исполосована далеко не так страшно, как бывало при бичеваниях.
– Ну, милейшая, – обратился Анастасий к Фотине. – Забирай свою бесценную госпожу! Приводите ее в чувство, лечите… Да передайте ей от меня, чтобы поменьше подражала амазонкам, – он усмехнулся и повернулся к Ефрему. – Ты всё? Пошли, дружище! Больше нам тут делать нечего.
Кассия очнулась в своей постели, лежа на животе. Маргарита прикладывала ей ко лбу тряпицу, намоченную холодной водой. Кассия попыталась пошевелиться и закусила губу от боли.
– Госпожа! Очнулась, слава Богу! – горничная перекрестилась. – Ты только не шевелись, исполосовал тебя этот разбойник… Феодор уж за врачом побежал.
– Они уже ушли? – прошептала Кассия.
– Ушли, ушли, чтоб их!.. Но слава Господу, этот рыжий не дошел до пятидесяти, на пятнадцатом ударе прекратил! Но всё равно всю спину… – Маргарита всхлипнула.
– Я только до седьмого помню, – Кассия попыталась улыбнуться. – Потом… не помню ничего… Я потеряла сознание?
– Да, и слава Богу! Этот дракон… ну, рыжий этот увидел, что ты без чувств, и решил больше не бить…
Через полчаса Феодор привел врача Исидора, который уже много лет пользовал Марфу с дочерьми. Худой евнух – «мешок с костями», как за глаза называли его слуги, – осмотрел спину Кассии, покачал головой, осторожно нанес мазь из свиного сала с оливковым маслом и травами, перевязал и пообещал придти на другое утро и принести лечебный сироп для питья.
– Серебро в доме есть? – спросил он.
– Серебро? – растерялась Маргарита.
– Монеты серебряные.
– Есть, как не быть! – воскликнула Фотина.
– Вот и прекрасно, – сказал Исидор. – Приготовьте, помойте, прокипятите. Когда подзаживет, будете прикладывать, чтобы шрамов не осталось.
…Кассия запретила кому-либо из слуг ехать к Марфе, и когда мать вернулась в Город, девушка уже почти оправилась. Исидор был доволен и говорил, что никаких следов от бичевания на ее теле не останется.
– Вот, госпожа, – сказал отец Симеон потрясенной Марфе, – какой чести сподобил тебя Господь: ты стала матерью исповедницы веры!
– Если б не госпожа Кассия, нас бы схватили, – тихо проговорил Зосима. – А она так быстро сообразила, что к чему, так скоро распорядилась! Если не жизнью, то свободой мы ей точно обязаны… А воздать нам, грешным, и нечем…
– Как же нечем? – ответила Марфа сквозь слезы. – Ваши молитвы – вот лучшее воздаяние!
Но оставалось непонятным, кто же мог донести, что в доме Марфы скрываются иконопочитатели и хранятся писания в защиту икон. Посовещавшись, Симеон и Зосима решили покинуть гостеприимный дом, чтобы более не подвергать опасности хозяев и себя самих, хотя Кассия с Марфой и просили их остаться. Отец Симеон думал пока перебраться в пригород к Григоре, а Зосима – навестить вонитских узников. Марфа с Кассией передали с ним подарки для игумена, и девушка написала ему длинное письмо, где рассказала обо всем – о своей жизни, об отношениях с родственниками, о случае с пьяным ипатом, о занятиях песнотворчеством, о решении стать монахиней, о бичевании. Только Феодору она открыла, что все те дни после бичевания, пока ее спина заживала, она ощущала в душе такую радость, какой не испытывала никогда в жизни. «Я бы, кажется, согласилась, чтобы меня били и еще, и больше, и больнее, настолько это ничтожно по сравнению с той сладостью, которую дал мне вкусить Господь после этого краткого страдания», – писала девушка. Она также послала Феодору несколько своих стихов и стихиру в честь апостолов Петра и Павла.
Марфа с некоторым страхом ждала, что брат узнает о происшедшем и устроит скандал. Однако, к немалому ее удивлению, Георгий, в очередной раз навестив сестру, ни словом не обмолвился о случившемся. Зато он рассказал о том, что в одном из вифинских скитов нашли тайник, где была спрятана пачка писем игумена Феодора и копий с них, но кто их туда положил, неясно: скит заброшен – видимо, монахи скрываются в горах. Обнаружили тайник люди великого куратора, и Анастасий получил от василевса награду. Сообщив об этом, Георгий стал жаловаться на Михаила: оказывается, будущий зять написал какое-то «глупейшее письмо» на имя императора, за что ему «влетело», и в результате он не получил повышения, на которое надеялся… О содержании письма Георгий не знал ничего определенного: он пытался разведать подробности через Анну, но та сказала, что Михаил «не признался». Достоверным было лишь то, что ипат сообщил императору некие сведения, которые не подтвердились. Правда, отец Михаила сумел замять дело с помощью связей и денег, и помолвка с Анной осталась в силе, на что Кассия внутренне подосадовала: даже обстоятельства не избавили сестру от этого замужества! Впрочем, сама Анна и не стремилась от него избавиться – через Маргариту она прислала наскоро написанный ответ на записку Кассии по поводу жениха: «Благодарю за предупреждение, но я и сама знаю, какой образ жизни он ведет. Только я всё равно за него выйду. Он хотя бы оставит мне достаточно свободы. Насмотревшись, как живет моя мать, не смея без позволения отца даже Псалтирь в руки взять, я поняла, что свобода драгоценна. К тому же остальные женихи, что на примете у отца, еще хуже, а всё равно за кого-то выходить придется. А ты, милая, не торопись! Надеюсь, Бог дарует тебе лучшую участь».
