– Знаешь, – сказал императорский сын, – ты можешь злиться, сколько влезет, но я считаю, что ты сделал глупость!
– Может быть. И что же?
– Если древо жизни удобрять глупостями, на нем вырастают горькие плоды.
– Увидим.
– Спокойной ночи! – улыбнулся опять Константин.
– Приятного времяпровождения! – ответил императорский крестник.
Воспитанного в Священном дворце, где нравы почти всегда оставляли желать лучшего, Феофила, тем не менее, действительно больше интересовали «копья, луки, кони», нежели представительницы прекрасной половины человеческого рода. Он мог цитировать наизусть большие отрывки из эллинских поэтов, в том числе посвященные любовным страстям, но между ним и Константином была большая разница в их восприятии.
В устах Константина слова о «сладком желании» не были просто отвлеченной цитатой: он уже успел пережить довольно много любовных историй с женщинами самыми разнообразными – от кувикуларий матери до акробаток с Ипподрома. Императрица была недовольна его поведением, но в целом смотрела сквозь пальцы на похождения старшего сына, тем более, что Константин был достаточно осторожен и его связи не получали огласки. Василий и Григорий, хотя и знали о любовных делах брата и даже иногда завидовали ему, сами всё же не собирались идти по этой дорожке. Правда, Василий иной раз по вечерам тоже стал куда-то исчезать, никому ничего не говоря; Константин поглядывал на него хитровато, но молчал… Маленький же Феодосий пока пребывал в блаженном неведении. Император, узнав о похождениях своего отпрыска-соправителя, нахмурился, но махнул рукой: «Дело молодое!» Впрочем, он сделал сыну некоторое внушение и поговорил с патриархом, который был духовником императорской семьи. Феодот, к некоторому удивлению Льва, сказал, что, по его мнению, в поведении Константина не было ничего особо предосудительного, поскольку «молодым людям необходимо… м-м… перебеситься». На том все и успокоились.
Что до Феофила, то он имел о любовных утехах познания чисто теоретические. Случайные связи претили его внутреннему чувству прекрасного, а кроме того, большинство женщин, с которыми ему приходилось сталкиваться, казались ему глупыми и скучными.
Однажды Константин явился на утренние занятия верховой ездой и стрельбой рассеянный и не выспавшийся после очередной бурно проведенной ночи. Феофил как раз собирался поупражняться в стрельбе из лука по искусно сделанному чучелу, изображавшему человека в настоящий рост.
– Привет! – крикнул он другу. – Ты припозднился сегодня!
Константин подъехал и вместо приветствия громко продекламировал:
– «Гнев, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына»!
Он быстро натянул лук, прицелился и выстрелил, попав чучелу в горло.
– Это твой-то гнев «богиня, воспой»? – насмешливо спросил Феофил. – Кто ж тебя так разгневал, друг мой? И откуда ты явился такой потрепанный?
– «На горе мужчинам посланы женщины в мир – причастницы дел нехороших»!
– А, я так и думал!
Феофил отъехал и, разогнав коня, выстрелил на полном скаку. Его стрела вонзилась точно в древко стрелы Константина, расщепив ее по всей длине и вогнав наконечник глубоко в чучело. Константин, посмотрев вблизи, даже присвистнул. Феофил развернул коня и подъехал с улыбкой:
– Что, нравится?
– Стреляешь, как Парис! – ответил юный император.
– Что ж, это лучше, чем бегать за женщинами, как Парис! Ну, скажи, о чем ты с ними разговариваешь? Они наверняка и Гомера-то не читали, не то что Гесиода…
– О чем? – Константин насмешливо поглядел на друга. – О любви, дорогой мой!
Они снова отъехали от чучела на расстояния выстрела.
– Но нельзя же всё время говорить только о любви!
– Дружище, ты просто еще не знаешь, что такое любовь. Когда-нибудь ты поймешь, что о ней можно говорить бесконечно!
Константин прицелился и поразил чучело в левый глаз, нарисованный черной краской.
– Бесконечно, да, – усмехнулся Феофил, – в пределах нескольких недель, пока длится связь!
Выпущенная им стрела вонзилась в правый глаз чучела.
– Ну, да, – без особого смущения ответил Константин. – Пока любовь длится, верны слова Откровения, что «времени больше не будет»… Вспомни Ареопагита – ведь земной эрос есть образ небесного! И Премудрый говорит: «крепка, как смерть, любовь». А когда смерть настает, так о другом и думать забудешь!
– «Крепка, как смерть»? Ты что, правда думаешь, что здесь сказано… об этом самом?
– А как же, конечно! Телесный смысл Писания! Там ведь перед этим как раз и говорится: «Возьму тебя, введу тебя в дом матери моей… Там ты научишь меня; напою тебя вином благовонным, от воды источников моих. Шуйца его под главою моею, и десница его обнимает меня…»
– Святые отцы запрещали толковать Песнь Песней буквально!
– Ха, известное дело – монахи! Что они в любви-то понимают? – лукаво улыбнулся Константин. – Спроси вон у нашего учителя, он тебе, верно, скажет, что любовь это душевное расстройство или что-нибудь в таком роде… Аскеты! Да и потом, о мой друг, когда спускается ночная тьма, о любви уже не говорят, а занимаются кое-чем поинтереснее…
Очередной стрелой Константин попал чучелу точно в низ живота. Краска показалась на щеках Феофила.
– Ну, если ты именно это считаешь самым интересным… Кому что, конечно, но всё-таки это «Афродита пошлая»!
Он выстрелил чучелу в лоб и, спрыгнув с коня, вытащил из ножен меч – по размерам как настоящий, но не заточенный и с тупым острием.
– «Афродита пошлая»? – Константин тоже спешился. – Опять Платон?
– Да, – Феофил улыбнулся и направился к расположенной неподалеку площадке, покрытой коротко скошенной мягкой травой. – «Эрот Афродиты пошлой поистине пошл и способен на что угодно. Это как раз та любовь, которой любят люди ничтожные…»
– Прямо-таки «ничтожные»? – Константин тоже вынул меч и, слегка подкинув, ловко поймал за рукоять. – Суров же эллинский мудрец!
– Но всё ж мудрец, не так ли? И дальше у него там: «Они любят своих любимых больше ради их тела, чем ради души, и любят они тех, кто поглупее, заботясь только о том, чтобы добиться своего, и не задумываясь, прекрасно ли это». Что, прямо в цель, да? – он рассмеялся, глядя на друга, и сделал выпад.
– Э-э… Ну, в общем, – ответил Константин, отбиваясь, – оно где-то так… но где-то и не так… Ты просто не испытал, а потому и не знаешь… Там, кажется, дальше про «Афродиту небесную»? Оно, конечно, красиво… Но ты пойми, Феофил, что небесная без пошлой не бывает!
– Зато пошлая без небесной – сколько угодно. Вот это мне и не нравится!
– А тебе, конечно, надо непременно небесную!
– Да, если уж ты заговорил о вечности… Что ты находишь… в своих женщинах? Красоту? Но разве этого довольно для вечного чувства? В той же самой Песни, если даже ты хочешь понимать ее буквально… там сказано: «Вода великая не может угасить любви, и реки не потопят ее»… Хотя, конечно, у тебя своеобразное понимание вечности… Для «вечности» длиной в месяц одной красоты, может быть, и хватит…
