– Э-э… – Вавуцик несколько смешался. – Я учился философии немного, но…
– Но недоучился? – спросил Феофил полуутвердительно. – Что ж, бывает. А что помешало доучиться? Вероятно, женитьба?
– Да, – смущенно ответил молодой человек.
– Понятно, – протянул Феофил чуть насмешливо. – Ничего удивительного. Брак вообще к философии не располагает. Это, так сказать, вещи несовместные… Еще Эпикур, уж на что он, казалось бы, считается далеким от аскетизма, а и то говорил, что мудрец не станет ни жениться, ни заводить детей, – заметив, что у супруги Константина глаза всё больше округляются, он улыбнулся ей и добавил: – Впрочем, я не хочу никого обидеть, разумеется. Каждому своя судьба!
Пока он говорил, Феодора сначала покраснела, потом побледнела, взглянула на жениха, опустила глаза, опять подняла… «Сестрица, конечно, не ожидала от него таких речей!» – подумал Варда.
– Но ведь Сократ, например, имел и жену, и детей, а его признавали одним из мудрейших! – осмелился он возразить.
– Совершенно верно, – согласился Феофил. – Но в итоге он оставил жену вдовой и детей сиротами, исключительно из любви к философии! Феофраст, помнится, говорил, что невозможно одновременно служить и книгам, и жене. Так что, господин Варда, могу дать тебе, а заодно и Петроне, – он взглянул на младшего брата своей невесты, – совет: подольше не жениться, чтоб хотя бы успеть окончить курс философии. Я не прав, господин Иоанн? – обратился он внезапно к логофету.
Тот едва не подавился от неожиданности и промямлил:
– Вероятно, прав, но… бывают случаи, когда женитьба…
– Становится делом государственной важности! – произнес император.
– Совершенно справедливо, державнейший владыка! – закивал логофет.
– О, да! – заметил Феофил с некоторым сарказмом. – «Ибо из тварей, которые дышат и ползают в прахе», как сказал поэт, «истинно в целой вселенной несчастнее нет человека» и, добавлю, человеческого правителя! Правитель так или иначе неизбежно становится рабом своего положения. Однажды некий мудрец спорил кое с кем, кто считал, что нужно не философией заниматься, а посвятить себя государственным делам и упражняться в риторике. Мудрец сказал: «Ты видишь, беседа у нас идет о том, над чем и недалекий человек серьезно бы призадумался: как надо жить? Избрать ли путь, на который ты призываешь меня, и делать, как ты говоришь, дело достойное мужчины, – держать речи перед народом, совершенствоваться в красноречии и участвовать в управлении государством по вашему образцу, – или же посвятить жизнь философии?» Но если обычный человек может выбрать между этими двумя возможностями, то у императора выбора нет.
«Ого! – Варда мысленно присвистнул. – Он и впрямь начитан и умен! Что же будет делать Феодора с таким мужем? На одном Ахилле Татии тут далеко не уедешь…» Он уже успел сообщить сестре, что благополучно продал «сказки Эрота» эвисскому перекупщику. Тот удивился и сказал, что уже второй раз держит в руках эту книгу: впервые ему продал эту рукопись нотарий из Гангр, срочно нуждавшийся в деньгах, а вскоре ее купил один молодой человек, польстившись на красивую обложку и на слова торговца о том, что повесть рассказывает о любви и верности, поскольку намеревался подарить ее одной «прекраснейшей и достойнейшей девице». И вот, книга вновь вернулась к торговцу. Варда усмехнулся и сказал, что у первого покупателя не всё сложилось с любовью и верностью, и книга, видимо, пока не нашла своего настоящего владельца.
– Но, быть может, это и хорошо, что нет выбора? – несмело спросила Фекла. – Если чего-то невозможно избежать, то, по крайней мере, понятно, что воля Божия именно такова, и надо стараться жить в соответствии с ней…
– На первый взгляд, моя августейшая, только на первый взгляд! – усмехнулся император. – Сейчас у тебя, как будто бы, нет выбора, а завтра он может появиться. И кто поручится, что ты сделаешь его правильно?
Императрица искоса взглянула на мужа: к чему это он? Так, рассуждает вообще или имеет в виду что-то определенное? И если последнее, то… что именно?..
– Мне кажется, – подала голос Флорина, – в таких случаях полезно вопрошать святых подвижников, которым Бог может открыть, в чем состоит Его воля. Мы сами, конечно, люди грешные и часто не можем правильно понять…
– Святые подвижники скажут известно, что! – вдруг нервно рассмеялась Феодора. – «Смиряйся, молись, старайся избегать грехов!» Что еще они могут сказать? Глупо спрашивать, если и так известно заранее!
– Феодора!.. – Флорина с ужасом посмотрела на дочь.
У ее сестер и их мужей тоже округлились глаза, зато Феофил посмотрел на невесту с некоторым любопытством и сказал:
– Иногда подвижники могут сказать и что-нибудь отличающееся от общепринятого.
– Например, если они философы, – вставил Михаил и пристально взглянул на свою супругу.
Фекла внезапно смешалась и не нашла ничего лучшего, как подозвать виночерпия и попросить подлить ей еще вина.
– Философы могут сказать много интересного, даже если они и не подвижники, наверное, – заметил Константин Вавуцик.
– Разве философ может не быть подвижником? – возразил Варда. – Если, конечно, мы говорим о любви к Премудрости истинной и совершенной…
– Языческие философы, не знавшие еще ясно этой Премудрости, всё-таки тоже были подвижниками так или иначе, – сказал Феофил. – Кстати, господин Варда, ты узнал, откуда была цитата про два пути жизни?
– По-моему, это Платон, но я не помню, что это за произведение…
– «Горгий». А Стагирит утверждал, что «преизбыток добродетелей превращает людей в богов». Тоже не так уж далеко от христианства.
– «Бог встал посреди богов»! – процитировал из псалма Сергий Никетиат, муж Ирины.
Феофил кивнул и подумал: «Странно, я вроде бы уже много выпил, а всё еще не очень пьян… Даже способен философствовать…»
Варда оглядел сестер и подумал: «Да, бедная Феодора не ожидала такого оборота! Растеряна, определенно! А сестрицы пожалуй, теперь еще подумают, стоит ли завидовать… Мало найти сокровище, надо ведь суметь им воспользоваться!»
Феофил отпил еще вина и продолжал:
– Или вот, Платон в другом диалоге говорит нечто вполне согласное с нашим учением: «Уподобиться Богу – значит стать разумно справедливым и разумно благочестивым».
– Действительно прекрасно сказано! – сказала Фекла с неподдельным восхищением.
– Дело за малым: понять, что же значит «разумно», – усмехнулся император.
– Может быть, – Феофил повернулся к Феодоре, – моя дорогая невеста что-нибудь скажет нам об этом? Ведь нам с ней скоро предстоит быть венчанными на царство, а правитель, как учили и наши, и языческие мудрецы, должен подавать пример подданным! По Аристотелю, он «больше всего старается о добродетели, ибо хочет делать граждан добродетельными и законопослушными», и наука о государстве «больше всего уделяет внимания тому, чтобы создать граждан определенного качества – добродетельных и совершающих прекрасные поступки». А раз правитель государства заботится о таких вещах, то он должен знать, в чем состоит истинное благочестие, не так ли?
