– Я уже наслышан о тебе, госпожа, – поклонился Николай, – а теперь рад и познакомиться.
– Я тоже очень рада, наконец, познакомиться с тем, чьи подвиги и чудесный почерк мне давно известны, – ответила девушка с улыбкой, кланяясь в ответ.
– Николай, ты не помнишь, кому я писал письмо о «времени философии», вернее, что там точно говорилось? – спросил игумен. – Святейший вот интересуется.
– Сейчас, отче, – Николай немного помолчал, глядя в пол. – Да, вспомнил! Это было письмо кому-то из мирян, ты хвалил его за дружбу и благочестие, а про философию там говорилось так: «Видишь, как я философствую в это время философии? Ибо философия есть средство избежать гибели от ереси, к которой Бог да соблюдет тебя непричастным».
– Аминь! – сказал Никифор. – Так вот, отче, твое чадо приехало ко мне за благословением на создание обители, и нам бы надо еще немного обсудить этот замысел. Если ты не имеешь других планов, я бы хотел, чтобы ты присоединился к нам.
Они втроем просидели у патриарха около двух часов. Кассия, наконец, совершенно успокоившись, смогла внятно изложить свои мысли и планы, начала было извиняться перед игуменом за то, что не написала сначала ему, но Феодор прервал ее и сказал, что прекрасно понимает, почему она поехала именно к патриарху, и что она поступила вполне разумно. Патриарх задал девушке кое-какие вопросы из разряда: «А что ты будешь делать, если…» – но у Кассии на всё нашелся ответ, поскольку со Львом они успели не по одному разу обсудить «скользкие места» ее плана.
– Что ж, – наконец, сказал Никифор, – ты хорошо подготовилась к осуществлению своего замысла, как я вижу. Такую обитель, по-видимому, нужно создавать в столице. Клувийская игуменья даже во время гонений сумела оградить себя и сестер от общения с ересью, а сейчас время гораздо более благоприятное. Даже владыка Евфимий свободно живет в Городе, несмотря на свою «дерзость», – патриарх улыбнулся. – Конечно, мы не знаем, что будет впереди, но поэтому же не стоит и загадывать, – он на несколько мгновений ушел в себя, точно прислушиваясь к некоему внутреннему голосу, а потом взглянул на Кассию. – Пожалуй, если ты приедешь ко мне осенью, я постригу тебя, чадо, а пока готовься… Бог да вразумит тебя и да соблюдет от искушений, как знает Сам!
Когда Феодор с девушкой вышли на монастырский двор, Кассия взглянула в уже темневшее небо, вздохнула и тихо сказала:
– Прости меня, отче, что я тогда написала… такое злое письмо… Мне было жаль сестру и родственников… Они так огорчились!
– Я понимаю, – ответил игумен. – Что делать! Не всё в жизни получается по нашему хотению… Но я сужу в меру своего скудного понимания. Может быть, я и не прав, чадо, но пусть тогда Бог рассудит нас по смерти!
Девушка ощутила, как у нее к горлу подступают слезы.
– Нет, – прошептала она, – лучше… пусть… там мы просто будем все вместе!
– Да будет! – игумен благословил ее. – Господь да сохранит и наставит тебя, чадо!
Кассия с Маргаритой и Геласием переночевали в соседнем селении, а утром пустились в обратный путь. Впервые за много месяцев Кассия ощущала в душе чистую и ничем не омраченную радость. Всё-таки выбор был сделан правильно, и она пойдет тем путем, на который направил ее Господь, а искушения – что ж, без них не стяжать совершенства!
Между тем в Свято-Феодоровском монастыре после литургии и общей трапезы приехавшие к патриарху исповедники стали собираться в обратный путь. Во время прощальной беседы Феодора с Никифором у них зашла речь о Кассии.
– Я рад за нее, – сказал Студийский игумен. – Именно такое дело ей нужно, и, надеюсь, она справится. Правда, одно только меня беспокоит… Ведь когда монастырь будет создан, ты, владыка, поставишь ее игуменьей?
– Да, – кивнул патриарх. – Тебя смущает ее молодость?
– Молодость и то, что она все же еще далека от бесстрастия и не так опытна, как бы надо для того, чтобы руководить другими. Хотя она уже давно, можно сказать, живет почти по-монашески, но это ведь всё же не то, что настоящее послушничество.
– Вспомни, отче, «Слово к пастырю» Иоанна Синайского, – и Никифор процитировал на память: – «Видел я – хоть это и редко случается, – что страстные, по некоторым обстоятельствам, начальствовали над бесстрастными и мало помалу, устыдившись своих подчиненных, отсекли собственные страсти. Думаю, что воздаяние за спасаемых произвело в них эту перемену: и таким образом, начальствование в страстном устроении послужило для них основанием бесстрастия». Случай в чем-то похожий. Но тут дело и в другом, – он помолчал немного. – Своей волей я бы не поставил ее на игуменство так сразу… может быть, и обитель благословил бы строить не в столице… Но здесь воля не моя. Я еще вчера за вечерней это понял, и сегодня снова молился… Так должно быть, а зачем – Бог ведает. Я только должен исполнить Его волю.
– Что ж, да будет воля Его! – тихо проговорил игумен.
…Вернувшись домой, Кассия через неделю отправилась во Фракию и первое, что она сказала матери после приветствия, было:
– Мама, «дай мне причитающуюся часть имения»!
– Пойдешь на страну далече? – улыбнулась Марфа.
– Ну, телесно нет, остаюсь в Городе, а духовно – да, ухожу, но, надеюсь, в противоположную сторону, чем блудный сын. Я была у святейшего, и он благословил строить обитель, а в сентябре думаю ехать опять к нему, обещал постричь.
– О! Ну, слава Богу! – Марфа оглядела дочь. – Наконец-то я вижу тебя счастливой!
– Да, я ужасно рада! И я там встретила отца Феодора, прощения попросила, и он всё понял, мы так хорошо поговорили с ним… А я боялась, что он обиделся на меня… Глупая я! Разве такие люди могут обижаться?.. Ну вот, а сейчас мне нужны деньги. Я уже месяц назад присмотрела место под обитель, и как от патриарха приехала, сразу отправилась туда узнать насчет цены и условий продажи. Вроде ничего не изменилось, но надо спешить: хозяин намекнул, что появились еще покупатели, так что он теперь будет смотреть, кто больше даст…
– Что за место?
– Это в долине Ликоса, почти у берега, недалеко от Диевой обители, и Константинова стена там близко. Очень уютно, красиво, тихо! Мне там очень понравилось. Если бы всё получилось, мама, я была бы так счастлива!
Спустя две недели участок был куплен, а в середине мая там уже стоял деревянный забор и началась стройка. Кассии не пришлось продавать свою часть имений посторонним: Исидора, узнав о ее намерении, сказала, что «нечего разбазаривать земли», и Акила купил у свояченицы то, что она собиралась продать, и обещал, что они с Евфрасией непременно будут жертвовать на обитель часть доходов. Впрочем, Кассия небольшую часть земель пока оставила за собой, предполагая прикрепить их к будущей обители. Константинопольский особняк оставался за Марфой. Но денег от продажи земли и так должно было с избытком хватить на строительство обители, тем более что Кассия не собиралась строить большой монастырь. К ее удивлению, еще не успев начать строительство, она уже обзавелась двумя будущими сестрами: ее горничные Маргарита и Фотина, узнав, что госпожа хочет создать собственную обитель, стали со слезами проситься взять их туда.
