– Что ж, она вышла замуж и уже овдовела?
– Нет, она и не была замужем, государь.
Феофил стал таким бледным, что это даже испугало патриарха, но сказал всё тем же спокойным, почти бесцветным тоном:
– Понятно, – на самом деле для него всё стало непонятнее, чем когда бы то ни было. – И много ты получил доносов об этом монастыре?
– Пока шесть. У меня есть подозрение, что по меньшей мере три из них написаны кем-то из Диевой обители, она там неподалеку…
– Да, диевские монахи чрезмерно любопытны, это известно! – усмехнулся Иоанн. – И завистливы, к тому же… Тамошний эконом пытался писать доносы и на меня, еще при святейшем Феодоте.
– Неужели? – Феофил с любопытством взглянул на Грамматика.
– Да. Пришлось его припугнуть – сказать, что если еще пикнет, я нашлю на него порчу. Поскольку он действительно считает меня колдуном, о чем и в доносе было, он испугался.
Император рассмеялся.
– Ты умеешь извлекать пользу и из сплетен!
– Разумеется, – улыбнулся игумен. – Из них можно извлечь немало пользы, если знать, как.
– Но я должен заметить, государь, – вмешался патриарх, – что доносы относительно монастыря госпожи Кассии не являются сплетнями. Мне и из проверенных источников известно, что эта обитель действительно занимается распространением ереси, хотя и не очень явно… Но вот это последнее известие относительно хулы на твоего августейшего отца и его супругу меня обеспокоило…
– Да, это нехорошо, конечно, – кивнул Феофил. – Но есть ли у тебя полная уверенность, что это известие истинно?
– Честно говоря, пока нет… Но мне известно, что госпожа Кассия действительно поддерживает связи со студитами. Поэтому вполне вероятно…
– Вероятно, но пока не точно! – прервал его император. – В любом случае, думаю, рано выносить решение… Вот что, святейший: если к тебе еще будут поступать какие-либо сведения относительно этого монастыря, переправляй их ко мне. Когда можно будет заключить что-то более определенное, мы поговорим о том, что делать. А пока, мне кажется, рано.
– Как тебе угодно, государь, – ответил патриарх.
Когда Антоний покинул «школьную», учитель и ученик некоторое время молчали. Наконец, игумен спросил, пристально глядя на императора:
– Сведения будут складываться в особый ящик, храниться со тщанием и не получать никакого дальнейшего хода?
Феофил усмехнулся.
– Твоя проницательность, отче, действительно способна навести на мысли о колдовстве. Да, именно так.
– Ты думаешь, это разумно, государь?
Император в упор взглянул на Грамматика.
– А ты сам всегда поступал так, как велит разум, Иоанн? Впрочем, изволь: да, это разумно. Почему бы и нет? Ты сам говорил, что иногда приходится уступать кое-что, чтобы не погубить всего… Маневр, просто маневр, отче!
Он встал, подошел к окну и какое-то время смотрел на море. Маневр!.. «Может быть, – подумал Феофил, – я еще захочу… вкусить!» Он чуть вздрогнул и обернулся к Грамматику.
– Мне кажется, Иоанн, что мы слишком много значения придаем деятельности иконопоклонников. Студит мертв, и сколько бы кто ни распространял его речи, из могилы он уже не встанет! Франки поддерживают нас, восточные молчат, а если б и заговорили, то они далеко и задавлены агарянами… Куда им до нас, если, например, в Иерусалиме не смогли разобраться всего с одним франкским монастырем!.. Феодор уверял своих сторонников, что и восток, и запад против нас, но это, скорее, желаемое, чем действительное. С папой вышло неприятно, конечно, но теперь он вряд ли осмелится слишком резко выступать против Парижского собора и Людовика… В общем, что бы тут не писали еретики, они чаще всего просто пускают пыль в глаза. Большинство всё равно всегда придерживается мнения властей, а остальным можно позволить иногда попискивать из подвала, – император усмехнулся, – по крайней мере, пока. Не так ли?
– Ты прав, государь. Можно еще заметить, что, хотя у иконопоклонников даже до сих пор есть собственный патриарх, это им мало помогло.
– Вот именно. Хотя ведь Никифор тоже пишет апологии…
– Основная мысль которых заключается в том, что «Мамона» злочестив, а мы – «тупы и глупы», – насмешливо сказал игумен. – Не знаю, у многих ли из тех, кого еретики хотели бы убедить, хватит терпения дочитать до конца подобные сочинения!
– Разве что у почитателей автора! – Феофил пожал плечами. – Да ведь Никифор стар и, говорят, теперь почти всё время болеет… Может, тоже скоро умрет!
Ссыльный патриарх умер в начале лета следующего года. Он давно ожидал смерти и готовился к ней. Весть о кончине Студийского игумена повергла Никифора в глубокую печаль; он затворился у себя в келье и целую неделю провел в молитве, вкушая только хлеб и воду, а когда выходил, то ни с кем не разговаривал. Он так осунулся, что келейники впали в смятение, хотя и не дерзали заговорить с патриархом. Но на седьмой день вечером Никифор неожиданно вышел из кельи с лицом радостным и светлым и отправился в храм к вечерне, а после нее сказал братии слово:
– Конечно, возлюбленные, прискорбна дошедшая до нас весть о преставлении блаженнейшего отца нашего и исповедника Феодора, и никто из православных не может, думаю, не опечалиться, услышав об этом. Все мы скорбим, потому что покинул нас столь дивный муж, угас светлейший светильник, закрылись уста, хранившие разум и ведение, умолк язык, возвещавший всем святые догматы. Но, поскорбев, как подобает, нужно исполнить и другую заповедь апостола, который говорит: «Всегда радуйтесь, о всем благодарите», – значит, радоваться нужно даже и в такой скорби, какая постигла нас ныне, и даже благодарить за нее. Как же это? – скажет кто-нибудь. Трудно, а то и вовсе невозможно понять это неверным и не знающим Бога, но нам, верующим, легко уразуметь эту заповедь. Ведь, хотя и ушел от нас этот божественный отец, но разлучился от нас только телом, духом же пребывает с нами, если только своими грехами или, не дай Бог, отступлением от православия, мы сами не отдалимся от него. Мы потеряли сподвижника, но приобрели молитвенника и заступника. Не достойно ли это радости, братия? Не следует ли нам возблагодарить Бога, что один из нас уже предстал лицу Его? «В память вечную», по слову Господню, будет сей праведник, «от слуха зла не убоится»! И теперь, по слову божественного праотца Давида, уже не отец Феодор придет к нам, но мы пойдем к нему, чтобы вновь встретиться и вечно ликовать в неизреченной радости. Потщимся же, братия, вести жизнь неукоризненную и веру нашу до конца сохранить непорочной, чтобы сподобиться этой встречи на небесах и нескончаемого веселья!
С тех пор патриарх вел себя по-прежнему, только стал молчаливее и по ночам совсем мало спал, больше молился наедине, а братиям монастыря и приходившим к нему прикровенно давал понять, что для него уже «настает время отшествия». За несколько месяцев до смерти он окончил большое сочинение – «Обличение и опровержение беззаконного, неопределенного и поистине лжеименного определения, вынесенного отступившими от соборной и апостольской Церкви и присоединившимися к чуждому мудрованию на разорение спасительного домостроительства Бога-Слова», – это было как бы завещание патриарха всем верным. Незадолго до кончины Никифор, совсем ослабев, слег в постель. Впрочем, никакие боли его не мучили, и трудно было сказать, от чего именно он умирал, – казалось, просто иссякла отпущенная ему жизненная сила. Приходящих к нему проститься и взять благословение патриарх наставлял держаться иконопочитания и не страшиться еретических нападок. Утром 2 июня патриарх подозвал келейника:
