После разговора с Феофилом она несколько дней раздумывала над его словами, пытаясь найти какое-нибудь достойное возражение, но безуспешно. Она вновь и вновь перебирала высказанные мужем доводы и, наконец, однажды вечером, когда император пришел к ней в спальню, с вызовом посмотрела на него и спросила:
– Что, дорогой, опять пришел приносить жертвы Афродите?
– Да, дорогая, – в тон ей ответил Феофил, снимая плащ и вешая его на крючок у двери. – Боги жаждут жертвоприношений, к счастью, пока не кровавых.
– Вот странно, – голос Феодоры зазвучал насмешливо, – что ты, такой умный, любитель философии, соглашаешься на такое неаскетичное времяпровождение! Ведь ты же считаешь любовь неблагочестивым занятием?
– Да, такую любовь, какая связывает нас с тобой, Феодора, – Феофил подошел и, глядя ей в глаза, провел кончиками пальцев по ее шее от уха до ключицы. – Но в ней есть немало весьма приятного, не так ли? Думаю, ты не обрадуешься, если я решу отказаться от нее в пользу более аскетичной жизни, – его руки обвились вокруг ее талии, и Феодора затрепетала, как это бывало всегда: стоило мужу прикоснуться к ней, как она почти переставала владеть собой. – Хотя, конечно, такое занятие нельзя назвать философским… Впрочем, – он усмехнулся, – иные философы знавали толк и в нем, хотя и считают это расстройством ума. А ученик, как говорится, не больше учителя…
Он умолк и поцеловал Феодору тем долгим поцелуем, который всегда лишал ее воли, а потом мягко повалил на кровать.
– Постой! – проговорила Феодора, когда он стал снимать с нее тунику. – Какие философы? Какого учителя?.. Ты что, имеешь в виду Иоанна?!
– Именно, – ответил Феофил, раздеваясь сам. – Ты, кстати, можешь поговорить с ним о том, каким образом можно совмещать философию и нефилософские занятия, не оставляя при этом дела спасения души, – в его голосе послышались саркастические нотки. – А с меня что взять? Я далеко не так благочестив, как монахи! Роскошествую, «питаюсь пространно», плоть воюет на дух, а дух слаб и не в силах противиться… Так что, дорогая, приходится пока угождать и Афродите, – он заключил жену в объятия, и Феодора забыла о своих вопросах.
Но совет поговорить с Грамматиком о совмещении философии и любви она не забыла, хотя он показался ей довольно неожиданным. «Что может этот аскет понимать в любовных делах? – думала она. – Да еще в том, как совмещать их с философией? На что это намекал Феофил?.. Может, он просто решил подшутить надо мной?..» Феодоре казалось весьма странным и даже неприличным заводить с игуменом подобный разговор, однако к ней пришла другая мысль: Иоанн беседовал со всеми девицами, бывшими на смотринах, – интересно, что же он подумал о них? Кого этот философ счел более подходящей парой для будущего императора? Никого или… тоже ту, как и сам Феофил?..
Феодора редко общалась с Сергие-Вакховым игуменом и в глубине души побаивалась его. Он всегда был с ней почтителен, но она ощущала, что вокруг него словно очерчен некий невидимый круг, и за эту линию лучше не заходить… Впрочем, кажется, покойная свекровь была допущена внутрь этого круга: Феодора помнила, что Грамматик много общался с Феклой, и та находила в этих беседах, судя по всему, большое удовольствие. Юной августе, однако, не приходило в голову, что у императрицы-матери мог быть к Иоанну личный интерес: игумен не блистал красотой и в глазах Феодоры не обладал обаянием, а его холодность, ощущавшаяся за дежурной почтительностью, отталкивала ее. Правда, в последние годы Грамматик уже не производил такого впечатления, как поначалу: Феодора по-прежнему считала его слишком гордым, но не могла не заметить, что от него уже не веяло той презрительной надменностью, которая чувствовалась в нем в первые два-три года жизни юной августы во дворце, – теперь было всё же не так страшно поговорить с ним, и она решилась. Спустя несколько дней, как бы случайно оказавшись в том дворцовом переходе, которым игумен обычно уходил после занятий с Марией или Еленой, и столкнувшись с Иоанном, она задержала его и сказала, что хотела бы с ним побеседовать. Грамматик остро взглянул на нее и, слегка поклонившись, сказал, что он «всегда к услугам августейшей государыни». Они поднялись на второй этаж портика и там, облокотившись на перила и глядя на террасу с фонтаном, разбитую перед переходом Сорока мучеников, Феодора, немного помолчав, сказала:
– Может быть, тебе мой вопрос покажется неожиданным, но мне нужно кое-что выяснить для понимания… некоторых вещей, и потому приходится обращаться к прошлому… Ты помнишь, отец игумен, как ты беседовал с девушками накануне выбора невесты Феофилу?
– Да, августейшая.
– Потом, когда мы уже ожидали в Золотом триклине перед смотринами, некоторые девицы говорили, будто о результатах тех бесед было доложено жениху и его родителям, но одна девушка… забыла, как ее звали… Она сказала, что это не так, поскольку ты сам заверил ее, что на Феофила никто не будет влиять, и выбор невест будет непредвзятым. Это правда?
– Да, государыня. Я действительно сказал об этом госпоже Софии, ее звали так.
Иоанн казалось, нисколько не удивился тому, что молодая императрица решила поговорить с ним на такую тему.
– Точно, София, – кивнула она. – Хотя какая разница… Значит, Феофилу ничего заранее не сообщали, кто что читал и о чем говорил с тобой?
– Нет. Думаю, он и сам не пожелал бы этого.
– Вот как!.. Но ты, господин Иоанн, верно, ожидал, что выбор… я имею в виду первый выбор Феофила… будет именно таков, каким он был?
– Почему я должен был этого ожидать, августейшая?
– Ну, как же? Ведь ты наверняка знал, кто из двенадцати… всех умнее?
Игумен бросил на Феодору пристальный взгляд.
– Я-то знал. Но государь Феофил – нет.
– Не знал, а всё равно выбрал так, будто знал! – пробормотала Феодора. – Но ты, – она в упор взглянула на Грамматика, – конечно, был за первый выбор?
– Не могу сказать, что я был за какой-то определенный выбор. Конечно, первый представлялся мне более подходящим…
– То есть, – перебила его императрица, – по-твоему, она ему больше подошла бы, чем я?
– По-видимому, да.
– Ты не боишься говорить правду! – усмехнулась Феодора.
– Но ведь ты, государыня, хочешь услышать именно правду, не так ли? – по губам игумена пробежала улыбка.
«Это как посмотреть, – подумала императрица. – Хочу услышать правду, но… предпочла бы ее не слышать…» – а вслух сказала:
– Почему же ты тогда не был за определенный выбор, например, за первый?
– Мои предпочтения в этой области, августейшая, всё равно не имели в то время значения, да и сейчас его не имеют, – ответил Иоанн несколько холодно. – Ведь не я избирал невесту государю Феофилу, а он сам. Вкусы его относительно женщин были мне в точности неизвестны. Думаю, они и ему самому тогда были неизвестны в точности, поскольку до женитьбы он вообще не интересовался женщинами. Моим делом было проследить, чтобы среди возможных невест не было малообразованных и тупоумных в своем благочестии девиц.
